Маленький рассказ про большую ГОРУ или как я ходил на Хан-Тенгри

Пик Хан-Тенгри. Высота 7010 м. Самый северный из семитысячников на территории бывшего союза. По соседству с ним — пик Победы — грандиозная гора, одна из труднейших в мире. Между ними берет начало ледник Иныльчек Южный. В самом его верховье на слиянии двух ветвей ледника (собственно Иныльчек и Звездочка) и размещаются базы для восходителей на обе эти горы и, соответственно, берут начало маршруты. Этим и удобна данная дислокация — восходители на Победу используют Хан для акклиматизации. Правда, отсюда классический маршрут на Хан-Тенгри, с юга, очень опасен. Он проходит в нижней своей части по весьма лавинно- и ледово-опасному участку большой протяженности, прозванному мышеловкой. Именно здесь случаются самые тяжелые и массовые аварии на данном маршруте. В остальном же данный маршрут достаточно прост с технической точки зрения. Основная трудность — высота. Зато есть и один плюс — чем круче, тем и короче; общая протяженность маршрута относительно невелика, без лишних блужданий, обходов и сбросов. С этой точки зрения маршрут довольно логичен и привлекателен, особенно для нас — начинающих пробовать себя на высоте. Есть и другие маршруты на Хана — с ледника Иныльчек Сверный, но они не устраивают по одной решающей причине: у наших более опытных членов есть желание попытаться взойти на Победу. Поэтому, чтобы не перелетать туда-сюда, и было выбрано это место для лагеря.

Немного о составе команды. Компания у нас подобралась довольно таки необычная: Женя Зенович – директор нашего клуба «Владигор», организатор и руководитель экспедиции; Саня Тимонин – спасатель; Саня Аникин и Саня Скобелев – участники, можно сказать – начинающие, студенты; я – тоже считай начинающий, только разве что не студент; Вова Писаренко – наиболее опытный из нас, молодых, участник; и кемеровчане: Алексей Русаков по кличке Леший и две девушки – Аня и Настя, не знакомые мне на тот момент. Изо всех нас на высоте бывали только Зенович, Тимонин, Писаренко и Леший, собиравшийся присоединиться к нам уже на Иныльчеке, когда он вернется из Пакистана. Все остальные – лишь с опытом восхождений на четырехтысячники.







1. Дорога

Пятнадцатое июля, воскресенье. Уезжаем. Отправление, для нас, привыкших к кочевой жизни, в принципе, было обыкновенным: прекрасная погода, теплая компания провожающих и какое-то постоянное движение вокруг сваленных в огромную кучу рюкзаков. А в душе — приятное, слегка тревожное чувство, всегда сопровождающее каждого, кто отправляется в новый, неведомый путь. Замечу, что летом бывать в Азии мне еще не доводилось, да и участвовать в такой крупной авантюре, как эта — тоже.
Заранее собранные рюкзаки и заготовленные грузы, как впрочем и всегда, не стали гарантией спокойного отъезда. До последней минуты что-то докупалось или переукладывалось. Легкое ощущение опаздывания не покидало весь последний день до самой посадки в поезд. Видимо — это уже рефлекс. Каково же было мое удивление, придя на вокзал, обнаружить себя чуть ли не одним из первых, кто пришел «на стрелку». Что поделаешь. Всякое отправление в путь сопровождается каким-то таким «суетливым» состоянием. От своего я избавился, даже не успев толком разместиться в поезде, когда оказалось, что надо срочно помочь с грузом опаздывающим кемеровчанкам. Действовать нужно было срочно: бежать со всех ног через пешеходный переход им навстречу, а потом обратно, с громадными баулами в руках. Поезд отправлялся, но мы успели. Город остался где-то позади, а с ним и вся суета предотпускных будней.
Небольшая разборка с будущими соседями по поводу наших огромных рюкзаков и дефицита пространства плавно переросла в приятное знакомство, стоившее нам, однако в дальнейшем некоторых нервов и потраченного времени на разборки с милицией в Отаре. То были девчата, ехавшие отдыхать на Иссык-Куль. Мы любезно согласились подбросить их на своем автотранспорте до Бишкека. Однако, когда добрались до Отара, то такая, в сущности, небольшая экономия средств, оказалась не по душе местным Отарским молодчикам, таксующим туристов до озера. К тому же наш басик (здесь так называют микроавтобусы, в основном пригнанные из Европы и выполняющие роль маршруток и прочие мелкие перевозки), как и его водитель, были не местными, и оказалитсь восприняты в Отаре как конкуренты. Произошла небольшая стычка с мордобоем, в результате чего Вовка даже оказался за решеткой. Благо — серьезных увечий не получили ни люди ни техника, таксисты разъехались с вновь прибывшими клиентами. Как будто ничего и не было. А раз так, то и милиции какой резон с нами возиться. Поняв, что на нас калым не срубить, ведь все-таки мы пострадавшие, нас отпустили.
Дорога в Бишкек преподнесла еще один маленький сюрприз — пограничный пункт на трассе оказался закрыт до самого утра следующего дня. Пришлось ехать в объезд, делать крюк. Погранпосты минуются здесь непринужденно, даже при косяках в документах, лишь бы были деньги. Но все же пришлось задуматься о целесообразности использования в таких поездках загранпаспорта. Дело в том, что не блещущие аккуратностью местные пограничники порой забывают проставить в данном документе нужные печати. А проконтролировать сей процесс не всегда получается. Так было со мной в зимней поездке, в поезде. Проводник собрал ночью на границе наши паспорта, а вернул их уже под утро, когда граница осталась далеко позади, причем мне — без нужного штампа. У меня оставалось два пути: «чай-пай», или попросту взятка, погранцам на следующем посту, или доставать из широких штанин родимую российскую паспортину. На тот момент я выбрал второе, т. к. в бюджете не было средств на оплату чьих-то бюрократических косяков. Правда и такой шаг может обернуться определенной проблемой — безалаберные зеленые человечки могут и не заметить, что среди кучки разношерстных загранпаспортов затерялся государственный паспорт, и шлепнуть свою печать в него, без разбора. Тогда, по приезду домой, вы рано или поздно (а как правило — в самый нужный момент), обнаружите, что сей документ недействителен, и вас ожидает геморрой по его замене, со всеми вытекающими.
Кстати говоря, в этой поездке Женя предпочел первый вариант. На въезде в Киргизию, «всего» за несколько килосом, пограничник оказал такую любезность — сменил на своем штампе дату года на предыдущий и проставил отсутствовавшую целый год печать о выезде, а потом и о нынешнем въезде штампик вкатил. Вот так можно спасти свой паспорт. Я же свой решил не спасать, потому что жмот.
С первых же метров дороги после поста видно отличие Киргизии от Казахстана: в хлам разбитые дороги (хороший асфальт попадался разве что по пути от Бишкека до Иссык-Куля), советские автомобили вперемешку с такими же древними иномарками, да и весь быт, всё, что попадается на глаза, как-то навязчиво напоминает конец 80-х-начало90-х годов. Создается ощущение, будто попал назад в СССР.
В Бишкек прибыли к вечеру. Там, в офисе «Аксай-Трэвэл», нас встретила Лена Калашникова, руководящая делами фирмы в Бишкеке. Вскоре нас разместили в гостинице со звучным названием «Гранд Отель», как оказалось потом, отнюдь не на одну ночь — по-видимому, из-за проблем с вертолетом. Благо — на нашем бюджете денное неплановое излишество ни коим образом не отразилось.
Отель по меркам города оказался весьма представительным — свеженький интерьер и прекрасный дворик с фонтаном, тишина и соседи-японцы. Администратор, молоденькая строгая девушка, сразу дала понять (видимо уже зная особенности русского менталитета), как здесь нужно себя вести. Да мы и сами не были расположены дебоширить и тому подобным вещам, а мирно отправились спать. Поэтому все остались довольны.
Впечатлений от города осталось немного. Отчасти потому, что здесь я не в первый раз. С одной стороны — вылитый Новокузнецк двадцати-пятнадцатилетней давности, а с другой — все-таки столица. Эдакий сплав из остатков старой империи, азиатских традиций и современного образа жизни.




Один совет для только собирающихся здесь побывать — здесь не стоит выделяться из общей массы. Холеный, выбритый и незагорелый человек в свежей одежде, шортах, да еще не дай Бог с фотиком наперевес (а-ля англичанин в амазонских джунглях), попавший в поле зрения милиционеров, мгновенно удостаивается их внимания. В нашем случае, возможно, причиной тому послужил саммит азиатских стран (ШОС или как его там), намеченный этим летом в Бишкеке. Но, скорее всего, это повседневность. Ведь такой человек — просто ходячий кошелек, который всегда предпочтет потратить немного денег взамен каких бы то ни было проблем. Это и нужно работникам правопорядка. Поэтому любые деньги (тем более не местные) — в носок, а в карманы — только местную валюту, да поменьше. Мол — мы бедные хиппи, и это — всё, что у нас есть; отпустите нас, дяденьки. Кстати добавлю, что если сразу вас отпускать не захотят, а так оно и будет, то нужно себя пересилить и дать понять, что и мы никуда не торопимся, мол, разбирайтесь, подождем. Тогда эти ребята, сначала оторопев, а потом, отойдя от такого шока, начинают прямо просить денег «на чай-пай», сколько есть. Как дальше при этом действовать решайте сами — шансы 50 на 50 при любом раскладе — или ты разведешь, или разведут тебя. Ну а вообще киргизы нас любят, пожалуй, даже больше, пусть даже и как слегка дойных коров, чем те-же казахи. В чем не раз пришлось убеждаться — у вторых больше преобладает стремление подискрииминировать на почве расизма так сказать. Уровень жизни у них получше, поэтому и денежки на втором плане. Впрочем, среди обычных людей, везде и всегда мы встречали теплое и открытое отношение. И это не может не радовать.
Из Бишкека отправились в Кар-кару на небольшом басике с загруженным под завязку прицепом. Кроме наших рюкзаков везем еще и грузы фирмы: веревки, продукты, другие различные вещи. Помогли девчатам расфасовать сувенирные футболки с изображениями Хана, Победы, Коммунизма и другими. Упаковали и тоже взяли с собой — повезем на Иныльчек. В прицепе, увлекшись погрузкой, я даже и не подумал, что мой коврик, лежавший в общей куче вещей, отстегнутых от рюкзаков для удобства переноски в узких стенах подвала, служившего складом, может тем временем потеряться. А вышло именно так — вынося со склада вещи, естественно каждый взял лишь свои. Пропажа обнаружилась лишь по прибытии в Кар-Кару, настолько я был уверен, что все на месте. Кстати сказать, возможности взять снаряжение в прокат не оказалось ни здесь, ни в базе на Иныльчеке. Во всяком случае, это касается именно непредвиденных, не оговоренных заранее случаев, таких как мой, или, скажем, поломка кошки, палки, утеря очков или рукавиц. Досадно.

Наша сопровождающая — Дина, и водитель басика — Петрович, оказались не только приятными и веселыми попутчиками. Они буквально взяли над нами неопытными шефство и в дальнейшем стали нам волшебным пропуском на Иныльчек. Но это случилось чуть позже, а пока мы колесили, забираясь по дороге все выше, приближаясь к Иссык-Кулю.



У озера ненадолго задержались: искупались, перекусили и, слегка взбодрившись после стоявшей весь день жары, отправились дальше. В Кар-Каре оказались уже поздно-поздно вечером. От былой жары дня не осталось и следа. В кромешной темноте под порывами ледяного ветра разгружаться совершенно не хотелось. Не хотелось даже выходить из автобуса, хотя на тот момент наши пятые точки были уже прилично измотаны долгой дорогой и яростно требовали переключения веса с них на другие части тела. Поэтому, похватав лишь необходимые вещи, мы поспешили разместиться на ночлег.
Нас поселили в палатках, стоявших эдаким городком на большущей поляне базы, покормили ужином в столовой. Ощущение дискомфорта намного поутихло, оставалось лишь задраить свои апартаменты на все молнии, залезть в теплые спальники и с чувством выполненного долга предаться сну.
База в Кар-Каре оборудована вертолетной площадкой, кроме палаточного городка в ней есть еще хорошая баня, очень удобно расположенная в ложбинке у ручейка, столовая с буфетом, разные склады и конечно радиорубка — помещение размером с вагончик и длиннющей антенной над крышей — эдакий капитанский мостик. Здесь и проводит большую часть времени руководитель базы, легендарный Казбек Шакимович Валиев, так сказать, держа руку на пульсе.





Окружающая это изумительно место природа поразительно напоминает наши родные края: Шерегеш или Кузнецкий Алатау. Те-же горы и вроде та-же тайга и поляны, благоухающие луговым многоцветьем. Среди всего этого, пожалуй, лишь огромные эдельвейсы кажутся чем-то необычным и напоминают, что все-таки мы не дома. Причина такого сходства — высота. Район расположен приблизительно на двухтысячной отметке, образуя собой своеобразную границу между снегами Тянь-Шаня и полупустынными степями. Видимо именно такая высотная дислокация и соответствует климатической зоне в наших, более северных, широтах.
На базе в Кар-Каре кроме нас оказалось немало разного народу, таких же, как и мы искателей приключений. Одни ждали заброски на Иныльчек, другие — транспорта домой. Среди них особо выделялись корейские альпинисты — в большинстве уже далеко не молодые люди, такие маленькие и сухонькие, но при этом очень живенькие, шустрые, веселые и очень общительные.
Посещение столовой — в определенные часы, по звонку небольшого колокола. Внутри красиво и просторно, много столов, так что весь лагерь помещается за раз. Готовят очень вкусно и, что сразу бросилось в глаза, больше по европейски, опять таки прямо как дома. Это видимо потому, что среди здешнего контингента большую часть составляют туристы европейцы, не привычные к азиатской кухне. Слегка напрягает лишь одно — со своими сибирскими аппетитам мы все время чувствуем легкое недоедание.
Однако, как говорится, голод не тетка, поэтому Петрович приносит из леса грибы (поздней мы узнали о его коварном плане), потом едем в ближайшую деревню приставать к местным со словами: «курка, яйки, шнапс». Но в отличие от фашистских товарищей добываем все это на совершенно добровольных и рыночных условиях. Теперь об ужине можно не тревожиться.
С утра появился вертак, но вечером он должен лететь восвояси — машина из военного ведомства, у них своих дел по горло, а тут еще и этот саммит. Так что сегодня на него мы не попадем, большая очередь накопилась за дни его отсутствия. Все ждут своего часа. Нам же остается предаться созерцанию грациозных полетов зеленой машины. Остаток дня играем в карты и готовим привезенные веревки к заброске вертолетом на маршруты.
Вернувшийся с первой заброски, вертолет, привез с ледника отбывающую группу. Среди них — большущий мужик Саня — начальник спасслужбы (толи Екатеринбурга, толи Барнаула — не помню точно). Рыбак рыбака видит, с нашим спасом Саней Тимониным они быстро находят общий язык, и вот мы уже все вместе выпиваем помаленьку в тенечке под разговоры за жизнь. Большой Саня поет песенку «А ты меня любишь? -Ага! -А ты со мной будешь? -Ага!...» и шутит, мол, это гимн Иныльчека в нынешнем сезоне. Почему? — не знаю. Но некоторые события все-таки парадоксальным образом, словно в зеркале, нашли свое отражение в этих словах. Еще он сообщил нам, что из-за необходимости срочно ехать домой, ему пришлось прикинуться заболевшим больше, чем есть на самом деле. Иначе вертолета еще бы долго никто не увидел.
Вторым рейсом вертолет увозит, с очередной группой, продуктами и снаряжением, нашу Дину. Это и был хитрый план Петровича. Они с Диной решили не оставлять нас здесь одних пока мы гарантировано не окажемся на Иныльчеке. Обычно за день получается два рейса, потом машина улетает на неопределенный срок. Дину берут на борт «покататься», а значит, вертушке придется вернуться еще раз и остаться до завтра. Таким образом, мы свой шанс не упустим. Петрович прекрасно знает здешний уклад, а еще он бывший пилот, поэтому легко находит с вертолетчиками общий язык. Не без его же участия договариваемся с Мухой устроить вечером баню, для нас и вертолетчиков, не всё же им здесь только работать, надо и отдыхать. Тем более если появилась такая возможность.
Кстати о Мухе. Так зовут здесь одного весьма интересного человека, отвечающего за всякие хозяйственные дела базы, с виду ничем не приметного мужичка в годах, чем-то похожего на тех корейцев, простого и общительного человека. Познакомились мы с ним, готовя веревки к заброске на гору: бывалый альпинист-высотник, человек советской школы и старой закалки, прошедший столько тяжелейших маршрутов, по много раз и в различных условиях, что никаких пальцев не хватит все их сосчитать. У него есть чему поучиться.
И вот мы снова слышим нарастающий рокот в ущелье — возвращается вертолет и Дина. Она вся сияет! Рассказывает о впечатлениях: о полете и об увиденном сверху, о прогулке по леднику, совершенной за время, пока вертолет разгружался в разных лагерях. Радуемся за нее и по хорошему завидуем — мы то этого еще не видели. На леднике она замочила свою обувь, а сменки с собой нет. Находим теплые носки, и я отдаю свои сланцы, так кстати пришедшиеся в поезде.
Настало время ужина, где и пришлись как нельзя кстати куры с грибами. Весь экипаж вертушки оказался за одним столом с Казбеком, засиделись допоздна, заговорились. Прервать эти беседы было бы крайне недипломатично, и в баню мы отправились без них. Зато с нами был Петрович и какой-то англичанин, наш ровесник, оказавшийся здесь в ожидании своей группы. И конечно с нами была местная водка, надо сказать, чтоб не напугать, далеко не такая крепкая, как наша. Она пришлась как нельзя кстати, чтобы снять усталость. Утром все мы чувствовали себя обновленными и, наконец-то, скинувшими груз усталости, накопленный за прошедшие дни. Будем считать это первым шагом акклиматизации.

2. Иныльчек

Двадцать первое июля, суббота. Его Величество Случай. Не помню точно, когда в Кар-Кру успела прибыть группа дипломатов из какой-то восточной страны. Толи вечером, пока мы смывали дорожную усталость, толи с утра пораньше. Но, судя по всему, их там заранее не ждали, а для нас это стало очередной удачей. Они коротали время перед саммитом за осмотром местных красот и, видимо, каким-то образом сформировалось предложение свозить их под самую Победу на Иныльчек. А тут как раз и вертолет на месте. Так или иначе это было, но, проснувшись на утро, мы уже точно знаем: сегодня вылетаем. С ними одним бортом. Мы — в лагерь, они — на экскурсию. Прекрасно!
Экскурсантов хоть и немало, но они все без багажа, поэтому места нам хватает, и даже Казбек Шакимович, оказывает всем нам честь своим сопровождением. Грузимся, рассаживаемся у иллюминаторов, взлетаем. Борт набирает высоту — впечатление незабываемое. Только что казавшиеся высокими горы, теряются далеко внизу, промелькнув пару раз контрфорсами у самых колес шасси. Одни ландшафты то и дело сменяются другими: на смену зеленым краскам приходят красные и коричневые, за ними — желтые и черные цвета, а затем на смену приходит ослепительно белый. Вот она горная страна Тянь-Шань, до самого горизонта!




Внизу, прямо под нами, в глубокой долине, распласталась огромная сероватая река ледника. Это Иныльчек. Летим вдоль него к верховьям. Сверху он кажется таким ровным, слегка волнистым, почти как дорога, большой хайвэй, протянувшийся меж гор. Снижаемся и все отчетливей видим, что же это такое: ни единого ровного места. Весь ледник покрыт камнями, испещрен трещинами, расколами и волнами. Местами в его углублениях видны небольшие озера с матово-бирюзовой водой.


Неподалеку от лагеря нашего назначения вертолет высаживает экскурсантов, прямо на лед, чтобы прогулялись. Затем отвозит нас, возвращается, чтобы подобрать уже навпечатлявшихся дипломатов, и вскоре скрывается из виду, увозя их обратно в теплые цветущие края. Наблюдаем за этим, сидя на выброшенных наспех рюкзаках и коробках, с еле уловимой тоской по чему-то привычному и домашнему. Вот мы и приехали. Перед нами базовый лагерь «Южный Иныльчек» — первый оплот человеческого обитания в этих суровых, неприветливых краях. Под нами – одноименный ледник. Начальник лагеря, Дима Греков, встречает нас, знакомит со здешним бытом и укладом жизни и показывает наши палатки.
Пока размещаемся да перетаскиваем и прибираем свои и общественные грузы, нас накрывает высота, странное болезненное чувство слабости. Здесь высота уже не шуточная — четыре км. Тошнит. Обед и ужин пропускаем, не едим совсем. Удивительно, но спалось в эту ночь вполне комфортно, может из-за влияния бани… К тому же в палатках у нас очень уютно и просторно, места хватает на четверых. Под ними — ровные щиты из досок, а внутри, на полу — мягкий поролон. Селимся в каждую палатку по двое.




На следующий день самочувствие получше, но двигаться не очень охота. После обеда, ради акклиматизации, идем вверх по леднику — посмотреть тропу. Она проходит мимо соседнего лагеря «Тянь-Шань Трэвэл», стоящего чуть ближе к Хану, затем, пересекая прибрежные разломы и волны ледника, выводит на его середину, относительно ровную, и тянется вверх почти по самому центру до лагеря 4200. Прогулка оказывается весьма занимательной. То тут, то там вдоль тропинки обнаруживаются следы пребывания прошлогодних базлагов: пустые бочки, доски, остатки антенных мачт; в глубокой промоине обнаруживаем искореженный фюзеляж вертолета. Эти останки, как напоминание о переменчивом, суровом нраве здешних мест, угрюмо провожают проходящих мимо. Говорят, их здесь немало, погибших вертолетов.
Двадцать третье июля, понедельник. У нас есть одна миссия. Посвящаем ей третий день. Нужно установить табличку памяти Сергея Зуева. Он погиб в лавине на пике Победы. Собираемся все вместе, как раз и Леший подъехал очень кстати с очередной вертушкой, вся команда в полном составе. Тут вырисовывается одна проблема: мы находимся на леднике, и всё, что есть поблизости, постоянно и постепенно движется вместе со льдом, проваливается в него или вытаивает на поверхность. Ничто не стабильно, даже если это камни размером с Титаник.
Дима рассказывает о подходящем месте. Это одна из скал у подножия гор. До нее неблизко, но других мест нет, идем в сторону Победы, вверх и влево по леднику, затем с боковой морены поднимаемся метров на 70 по осыпям к небольшой горизонтальной площадке, расположенной прямо под вертикальной и относительно ровной стеночкой в скале, обращенной на запад. И, надо же — здесь, среди сплошных камней, есть кое-какая растительность и даже цветы, пусть размером с копеечку ато и со спичечную головку, но цветы! Фиолетовые и белые, а еще похожие на крохотный кочан капусты, скрывающий внутри, под собранными в шар бледно-зелеными листьями, яркие лепестки и сиреневые пучки соцветий. И всё это на пятачке размером полтора на три метра.
Здесь уже были люди — на стене две таблички, посвященные памяти погибших на Хане новосибирцев. Прибиваем свою, разбросанные ветром пластмассовые цветы возвращаем на место, и, немного посидев под теплыми лучами предвечернего солнца, отправляемся обратно в лагерь.




Одно дело сделано. На сегодня достаточно. С завтрашнего дня нас ждет работа на горе, запланирован акклиматизационный выход. Его задача — установить лагеря вплоть до штурмового на перемычке Чапаев-Хан-Тенгри, занести туда продукты, газ и необходимое снаряжение, и, конечно, «поднять» акклиматизацию.
На 4200, в лагерь 1, выходим из базы после обеда. Идти предстоит по уже известному пути, пологому открытому леднику. Вечером будем на месте. Участок не опасный, позволяем себе растянуться, и идем в пределах видимости, кто как может. В других условиях это — не лучшая тактика, но когда и погода и обстановка позволяют, зачем сбиваться с ритма, постоянно дожидаясь отстающих или догоняя особо резвых. Легче идти в своем темпе. Собираемся только в ключевых точках, чтобы никто не заблудился, и снова растягиваемся. Вообще в любом деле важна командная работа и слаженность, но не всегда возможна и целесообразна, а зачастую, особенно на высоте, нужно быть готовым и к самостоятельным действиям. Тут, как и в любой ситуации, главное не перегибать в самодеятельности, но и к сухим инструкциям относиться не слепо повинуясь, а действовать осмысленно.
В верхней части ледника, метров за 200 от лагеря, снова собираемся все вместе — перед нами небольшая речушка. Она промыла себе русло прямо в теле ледника, в ледяном желобе как в маленьком каньоне с отвесными стенами. Преграда, требующая к себе уважения. Свались туда и всё, поминай, как звали, унесет. Пусть она глубиной всего по колено, но гладкие ледяные дно и стены уже не позволят ни встать на ноги, ни за что-то ухватиться. Ищем место поуже. Самые рослые бойцы на страховке перепрыгивают на другой её берег, чтобы страховать остальных. Следом летят рюкзаки, палочки, ледорубы и девушки.


Перебрались. Еще несколько минут, и мы на морене, у палаток лагеря 1. Лучшие места как всегда уже заняты, но нам то не привыкать, выравниваем площадки для своих палаток. Устраиваемся. Вблизи, в разломах ледника, есть вода, так что лед топить не надо. Готовим ужин и ложимся спать — вставать очень рано, т.к. следующий участок пути, лавиноопасный кулуар, называемый мышеловкой, необходимо преодолеть в самый благоприятный промежуток времени — до рассвета. Пока поели, пока собрались, вот уже и полночь.


В два часа будит дежурный — Саня Аникин. Я глаз своих разлепить не могу, так хочется спать, а он вообще разве что с полчаса покемарил. Встаем, завтракаем, выходим. Ночь холодная. С одной стороны это хорошо: осадков не было давно, а значит и лавин, скорее всего не предвидится. А с другой стороны, чем быстрей и ниже падает температура, тем опасней становятся ледопады, стекающие с верхних ледников и нависшие над мышеловкой. По кулуару между Чапаевым и Ханом вверх, в лагерь 5200, пробита тропа, по снегу, под ним лед, а значит и трещины. Афи, грузинский альпинист, вышедший с нами, предлагает идти одной связкой, что мы и делаем. Однако скоро оказывается, что двигаться так у нас не получается — слишком неравны силы участников. Такой расклад разве что спасателям на руку — когда попавшая в лавину группа вся на одной веревочке — найти проще. Нас это не устраивает, до рассвета хоть часть группы должна проскочить этот участок и подстраховать остальных. Решаем развязаться и идти маленькими отделениями: те, кто пошустрей, чешут за Афи, остальные — в своем темпе. Идти тяжело. Местами, у крутых взлетов или трещин, бросаем перила.


Близится рассвет. Кромешная ночная тьма растворяется, и становится видно все отчетливей, куда мы попали: местами тропа проходит вдоль нижней кромки лавинных конусов, местами — словно по вспаханному гигантскими плугами полю, то вдоль, то поперек огромных борозд, оставленных ледяными глыбами, под нависанием еще не обвалившегося льда, а кое-где и по грудам свежеосыпавшихся камней. После семи часов утра вершины озаряет Солнце. Снизу мы этого еще не видим, но зато прекрасно слышим: там начинают оттаивать камни и со страшным свистом устремляются вниз и плюхаются в снег у тропы. На это безобразие смотрю сверху — опасные участки я уже проскочил. Дожидаюсь следующего за мной, чтобы сообщить об опасности и спешу дальше.
Еще один взлет и устрашающий хаос гигантских ледовых осколков остается позади. Передо мной широкая гладкая снежная долина, полого уходящая под перемычку. Лагерь уже совсем близко — справа по ходу движения, на возвышенности, вижу пару палаток и людей, слышу их голоса. В такие моменты внутри всегда происходит что-то предательское — последние силы, словно испарившись, бесследно пропадают. Каждая минута превращается в целую вечность. Иду, теряя веру в себя и в реальность происходящего. Но больше я не присяду и духа не переведу — та еще мука — отдышавшись поднять глаза и увидеть, что ты будто и не шел, а стоял на месте, что путь и не думает сокращаться, хотя вроде рукой подать. Смотреть под ноги и считать шаги. Вперед.
Позже, сидя в лагере 5200 на своем рюкзаке и приходя в себя, смотрю на часы: прошло то всего минут пятнадцать. Невероятно. Пью чай. Отдыхаю. Солнце уже высоко и всё залито мощным светом. Понимаю: пока шел, успел сжечь глаза. Или очки «Альпиндустрия» оказались слабоваты, или надо было просто заставить себя носить их с самого первого дня на леднике. Ситуация столь же глупая, сколь и опасная, но, на мое счастье у Скобелева в рюкзаке оказались запасные сварочные очки. Они не очень удобны: сначала не можешь привыкнуть к темноте, а привыкнув, уже не можешь их снять ни на миг — свет слепит. Но выхода не было, лучше уж не снимать их совсем и сохранить способность хоть как-то самостоятельно передвигаться, чем постепенно ослепнуть полностью. Санька, раздевшись до пояса, фотается на фоне Победы. Ну и пекло! Кто бы мог подумать о таком сегодня ночью, когда, стуча зубами, с трудом заставляли себя выбраться из палатки…
Еще, от поднявшихся следом Тимонина и Ско, узнаем о проблемах на маршруте: тем, кто не успел проскочить камнеопасные участки, нужна помощь — сидят в укрытиях измотанные и без воды. Аникин берет термос и идет вниз. Я грею воду и тоже собираюсь, все-таки двое помощников — это в два раза больше, чем один. Вскоре возвращаемся с рюкзаками и с остальными мемберами, которые, после некоторой разгрузки, смогли продолжить движение. Правда, под стенами пришлось побегать, выжидая промежутки между камнепадами. Так мы в полном составе оказались в лагере номер 2 на 5200.


Надо сказать, что со слов уже бывавших здесь ранее, лагерь расположен скорей на 5300 — немного выше обычного, на склоне Хана над горловиной мышеловки чуть выше ледопадов и немного ниже сковородки. Причем и от самого Хана он отделелен широким бергом. Таким образом лагерь имеет наилучшую лавинную безопасность — при сходе лавины с Хана, снег просто стечет в этот берг, а при сходе со стороны Чапаева или перемычки, он пройдет прямо по кулуару вниз к горловине, не поднимаясь на наш склон. Отдыхать можно спокойно. Ставим палатки, едим, готовимся ночевать, на перемычку пойдем завтра. Без Сани Тимонина, он решил возвращаться, причина — разногласия в правящей касте.




На утро встаем попозже. Идти до перемычки не так далеко, и мы неспешно собираемся, озаренные сиянием склонов Чапаева. Утро обещает тихий ясный день. С удивлением наблюдаю за проходящими снизу командами, многие идут на 5.800 прямо из базового лагеря, минуя остановки в лагерях 1 и 2 — у людей уже есть акклиматизация. Нам пока этого не понять, мы выжаты как лимоны. Выходим следом. Подъем положе вчерашнего, идти приятней, вдали показывается перемычка, а затем крутой взлет на нее. Вот она — сковородка и мы на ней. А тут и солнышко поднялось и выкатилось из-за Хана. Всё, вот и поспали подольше, перегрев тела мгновенно отнимает способность к передвижению. Вот что значит — мотор закипел. Чувствую, что силы иссякли совсем, и физические и моральные. Люди спят на рюкзаках то тут то там, я так не хочу, не успокоюсь пока не приду в лагерь. Раздеваюсь. Под штормовкой — голое по пояс тело, а ниже пояса — раскрыты все молнии, какие только есть. Совсем раздеться нельзя, свет отовсюду, прямо гигантская микроволновка какая то, не иначе, вся шкура обгорит. Но двигаться уже можно. Так и иду. Созерцать окрестности что-то не хочется. Тропа, огибая трещины и разломы, уводит под перемычку. Каких либо признаков опасности на пути нет, поэтому тупо смотрю, как переставляются мои ноги. Так и дошел, хоть в это не верилось совершенно, казалось — нет конца этой тропе и этому взлету…
Вот он лагерь 5800, до выхода на перемычку одна веревка, собственно она тут и висит, изображая собой перила. Там наверху, на ровной поверхности, стоят чьи-то палатки. Но нам туда пока не надо, там дует постоянно, да и палатки нести сюда не очень хотелось. Решено было рыть тут пещеру. Большинство восходителей так и поступают, место для этого самое подходящее. В ней и комфортней, особенно в непогоду, и жилплощадь не ограничена, и бросить ее можно, и потом снова вернуться, зная, что уже готово надежное убежище, твое собственное. Это и будет наш штурмовой лагерь. А пока выше мы не пойдем, цель акклиматизации достигнута. Осталось обустроиться да пообжиться на этой высоте, чему, кстати, очень способствуют упражнения по рытью пещеры, переночевать и спускаться вниз. Выше, на гребне, на отметке 6400, есть еще один штурмовой лагерь, но место там, мягко говоря, неуютное: небольшой ровный пятачок под пару палаточек, обдуваемый всеми ветрами. Но кто захочет тащить палатки на 6400, если еще на 5800 в принципе они уже не нужны, да и оставлять их там без присмотра просто опасно. Вот и мы оставили свои в лагерях 1 и 2, а сюда взяли только лопаты. Правда, как оказалось впоследствии, и этого палаткам хватило вполне, чтобы без труда превратиться в гору палок и рваных тряпок.

На работу ушло часов восемь. На высоте всё дается трудно, а нам, усталым и неаклеманым организмам, пришлось выкладывать последние силы. Зато параллельно девушки готовили в соседней пещере (которых здесь порой бывает немало) ужин, поэтому где-то внутри каждого из нас неумолимо росло приятное ощущение близящейся к завершению этой фазы нашего мероприятия. Погода, надо сказать, к этому времени расхотела быть хорошей. Потихонечку пошел снежок и быстренько превратился в катастрофический снегопад.
Перед сном договариваемся с Афи на пять утра валить вниз вместе. Много то снега за это время не навалит, да и старый фирн под ногами жесткий, топай себе вниз да топай, даже без тропы спуститься не проблема, свежий пухлячек — не большая помеха. Улеглись, наконец-то отдохнем. Но не тут то было. Стоит расслабиться, как успокаивается дыхание и начинает нехватать воздуха, кажется — уснуть невозможно. Время становится невыносимой вечностью. Вот он где настоящий ад. Но настает момент, и писк будильника прерывает эту бесконечность.
Утро встречаем откапыванием полузаваленного входа и, недолго думая, уходим вниз. Мир вокруг совершенно не тот, что был вчера — снега навалило по пояс, и это за несколько часов. И он продолжает идти такой стеной, что хоть топор вешай, видимость нулевая, мы в облаке. Идти оказалось действительно не так сложно, сложней было отыскать вешки на бывшей тропе. А вот попытки идти тупо вниз не принесли успеха — все тещины и берги, мимо которых, не глядя, шел вверх, теперь то и дело выплывают из тумана, преграждая путь. И тут нас выручила глазастая Анечка. Высматривая вешки одну за другой, она, как вождь пролетариата, указывает путь. Так и идем: она смотрит, мы — тропим.

А снег всё прибывает, его уже так много, что он не удерживается на склонах. То тут, то там, иногда прямо у нас перед носом, уже понемногу шуршат сухие лавины, скатываются со склонов в трещины. Далеко внизу сошел снег с Чапаева, лавина с ревом ушла еще ниже, а волна, рассеявшись немного, докатилась таки и до нас, слегка окатила снегом и отрезвила мозг. Вот это мы попали. Надо торопиться, с восходом солнца здесь начнутся ковровые бомбардировки со всех склонов. Туман не расходится, сколько до лагеря — не известно. Снова тропим, почти бегом, прямо вниз, когда вдруг замечаю чуть слева, на склоне, еле различимый в белой мгле, какой-то треугольник размером с футбольный мяч. Только цвет оранжевый. Палатка? Странно, это она так далеко? Или это что-то другое… Идем туда, траверсом, не сбрасывая высоты и не выгребаясь вверх. Хорошо, что заметили так вовремя. Проходим метров 60 и, о чудо! — видим одну единственную палатку лагеря 5200, точнее всего лишь мизерную, еще не заваленную снегом, ее верхушку.
Палатка незнакомая. Вчера утром ее еще не было. Подходим. Как приятно чувствовать, что лагерь не безлюден! Нас встречают маленькая худенькая девушка Саша, гид из Тянь-Шань Трэвэл и ее подопечный, рослый мужчина лет сорока по имени Эндрю, как оказалось немец, пластический хирург, приехавший осуществить мечту — подняться на Хана. Рядом с их палаткой торчит какой-то снежный пупырь, оказавшийся еще одной чужой высотной палаткой. Покосилась под метровой толщей снега, но стоит. Наших палаток не видно совсем. Копнули, нашли. Оказалось — их, связанных между собой, повалило ночным ураганом (а мы то и не знали — в пещере было так тихо). Упала одна, причем не под снегом, а явно от ветра, и, пытаясь улететь, сложила другую. Откапываем, распутываем, ставим. Одна пострадала серьезно — сломаны толстенные алюминиевые дуги и порвана боковина, но нам удается установить обе палатки.
Жизнь становится прекрасна. Как оказалось ненадолго. С рассветом начали сходить лавины со стены пика Чапаева, с самого верха, а немного погодя присоединился и Хан. Мы же сидим во мгле и тумане и ничегошеньки не видим, только отчетливо слышим громовые раскаты, проносящиеся сверху вниз. Умом понимаю: здесь мы в безопасности. Снег, свалившись в ущелье, повернет дальше вниз и уже не сможет подняться к этой высоте. Но окружающая непроглядная пелена наводит беспокойство, оставляя единственный вариант действий — сидеть и ждать.
И все же наш лагерь уязвим. Ударные волны от самых больших обвалов, даже отраженные от склонов, что есть мочи, терзают наши палатки, а после нескольких прямых ударов со склона, что прямо напротив, заставляют их приказать долго жить. Сломано и порвано всё, что только можно. А вещи, неосмотрительно оставленные у палаток, или неплотно закрытые участки одежды на людях, мгновенно оказались занесены или забиты снежной пылью до состояния штукатурки на стенах, так плотно, что трудно вычистить. Эндрю, глядя на этот кошмар, быстро плюнул на такую мечту и раздумал идти дальше наверх, а точнее — надумал поскорей убраться вниз, как-никак пятеро детей ждут его дома. Саша, после каждого удара, с нескрываемым смаком подкалывает своего клиента: — Получил, фашист, гранату!?
Кстати о наших палатках. Повидавшие виды в Гималаях и Каракоруме «ефимки» (на самом деле весьма добротные, надежные и очень удобные), как оказалось в дальнейшем, уже успели просто состариться за многие годы безупречной службы: ткань под ультрафиолетом так ослабла, что мои попытки проткнуть ее пальцем оказывались весьма успешными без каких либо усилий. Хотя, совершенно новая буржуйская купольная высотка, стоявшая по соседству и выдержавшая снегопад, в данном случае тоже решила прилечь и очень некрасиво завалилась на один бок. Лишь одна палатка лагеря, Саши с Эндрю, без того низенькая, да еще утопленная в сугробе, осталась совершенно невредимой.
После полудня стихия стала утихать. Снежные облака, понемногу развеявшись над нами, поползли с вершин вниз на ледник. Стало проглядывать солнышко, а к его заходу прекратились и лавины. Мы же тем временем вторично откапывали свой лагерь, латали палатки и готовились отдыхать.
За такой работой всегда хорошо думается, о том — о сем, о чем попало, о важном и не очень. В общем — о разном. Мне же подумалось: — может зря мы так поспешили с уходом с перемычки? Но сомнение это быстро исчезло. Оставаться неопределенно долго на этой высоте без акклиматизации, всем составом, при наличии лишь небольшой заброски продуктов, думаю, тоже не самое правильное решение. К тому же некоторые, и я в их числе, уже начали понемногу кашлять и похрипывать. Правда на перемычке есть еще пара групп, и Афи с нами не пошел, поэтому, возможно остаться и было бы логичней. С другой стороны, не знаю, кто как, но я страха какого-то или даже чувства реальной опасности не испытывал совершенно. При спуске — только тревога, ведь нужно поверить самому себе в правильной оценке ситуации и в свой инстинкт, поверить в друзей, что не запаникуют и будут бороться вместе. Я чувствовал только нарастание опасности и необходимость уходить пока не поздно. Это и заставляло просто работать и работать и не сомневаться лишний раз. Есть такой закон у самураев: в бой нужно идти так, как будто ты уже мертв, иначе не победишь. И я с ним согласен – голова должна быть холодной в любой ситуации. И сомнение должно быть – это тоже оружие, но оно не должно владеть нами. В лагере же тревога и подавно рассеялась, только мысль: — интересно, что будет… Не может ведь лавина, вопреки законам физики, сходить вверх, а если и может, то хватит ли ей сил подняться сюда… Еще были мысли о том, как мы пойдем дальше вниз, ведь старой тропы уже нет, а завтра ее совсем будет не отыскать, снег слежится. Придется тропить свою в лабиринте ледопадов и трещин.
Так и получилось. С утра собрались, оставили в палатках не нужное внизу и нужное на верху снаряжение, и пошли. Тропили до опупения, и это под гору. Первым довелось поработать каждому. В этот день нам очень помог Эндрю. Здоровый же лосяра! Сил зря не тратит, но когда мы все садимся, поит нас ледниковой водой со своими шипучими витаминами, а сам идет и тропит. А потом «подбадривает» нас рассказами о своей работе: как бледнолицему пришить органы негра, как исправить фигуру с помощью силикона, или, к примеру, как вырезать сердце; лепит пациента из снега и на нем показывает всё при помощи ножа. Мы, раскрыв рты, как малыши в цирке, внимаем.

Правильно он сделал, что пошел с нами, вверх в ближайшие дни все равно не пробиться, а ему улетать через два дня. Саша же отправилась наверх, снимать приготовленный ею штурмовой лагерь. Одна. Хорошо еще, что с 5800 навстречу пошел спасотряд, пробивать тропу. Вот ей досталось.
А мы покуда спустились на 4200. Вымотались, времени потратили больше, чем при подъеме на этом же участке. Мышеловку прошли удачно, ни обвалов, ни лавин. Тишина во всем районе, даже с удаленных вершин ничего не слетает. Это хорошо, значит, снежок слежался до оптимальной прочности. Еще через пару дней уплотнится немного, потяжелеет и снова все вокруг загрохочет. В лагере картина грустная. Еще двум палаткам, оставшимся здесь, не поздоровилось — не выдержали снега, поломались, повалились, порвались. Складываем плашмя одну и забираем другую. Дольше задерживаться не стали, перевели дух и двинули в базу. По пути встретили лишь неприветливую группу людей непонятного вида, непонравившихся Зеновичу, не помню по какой причине. Так и добрели по их следам, сначала до лагеря «Тянь-Шаня», где распрощались с Эндрю, а потом и к себе в «Южный Иныльчек», слегка опоздав к ужину.
И тут видны следы стихии: каменистый бурый пейзаж сменился белым, вокруг базовских палаток горы скинутого с них снега. Очередное разочарование — сломало дугу нашей собственной палатки, в которой размещаются Ско с Аникиным, наши бичпакетники. С их палатки снег никто не скидывал.


Рядышком, съёжившись, как наркоман на согнутых коленках, торчит из сугроба моя палатка, приспособленная под склад. Поразительно! — выжила безо всяких повреждений, единственная из шести, привезенных нами. Мало того, что устояла, еще и расправилась, как только с нее скинули снег. А после того, как на коленке слегка подпрямили дуги, более ничто не напоминало о пережитых ею невзгодах. И это самая что ни на есть простая и бюджетная, никакая не высотная, палатка. Поразмыслив, решил, что дело тут в количестве дуг и конструкции. Во-первых, их всего две, расположенных крест-накрест, а это значит, конструкция геометрически изменяема и в случае перегрузки скорей сложится, а не сломается. Дуги не мешают друг-другу сложиться. Тогда как высотки с большим числом дуг, членящих весь купол-каркас на треугольники, хоть и выдерживают гораздо большие нагрузки, но при достижении ими критических значений, происходит разрушение дуг, т.к. деформироваться им некуда. А этот отказ труднее устраним, чем просто складывание палатки и зачастую приводит к разрыву тента. Во-вторых, по причине того, что дуг опять таки две и нет ничего лишнего для создания тамбуров или увеличения объемов, то ничто не мешает и свободному складыванию тента, не тянет его и не протыкает при выходе каркаса из рабочего положения. Тент остается не поврежденным.



Следующий день, естественно, посвятили отдыху. Вечером вернулся с Победы сосед по лагерю Женя, рассказал про свои приключения. Его присыпало в палатке корейских альпинистов, когда он готовил еду. Выбраться удалось лишь благодаря ножу, оказавшемуся под рукой, да сухому рыхлому снегу. С Хана спустились норильчане — не поднялись. С ними пришел и Афи. В соседнем лагере встречаем знакомых ребят из Перми, общаемся. На следующий день Норильск отмечал свое возвращение: все как положено, и даже с песнями и баяном, старательно доставленным сюда поклонниками сего изумительного инструмента. Слегка пожилые мужички жгут во всю и лабают, молодцы! А мне как-то грустно — Тимонин решил закончить сию авантюру и с вертушкой отправился домой.
Погода тоже не радует и оптимизма совсем не внушает. На 4200 выходим только через день, будем считать это первой попыткой штурма, хотя понимаем — шансов подняться дальше мало — снег продолжает валить. Пришли. На подготовленных нами площадках стоят чужие палатки. Внутри какие-то люди. Нашей палатки нет. Начинаем тормошить, копать, ругаться. Из палаток высовываются какие-то буржуи и с неохотой принимают участие в нашей возне. Чуют, что иначе мы их побьем. Наконец невдалеке от площадки, где мы сложили свою палатку, показываются из-под снега ее останки, еще более растрепанные и добитые. «Пациент скорее мертв, чем жив». Её явно кто-то выкинул с законного места. Может как раз эти гады… Руки так и чешутся дать по башке ледорубом. Ведь если б они ее не заметили и поставили свою сверху, то наша и покоилась бы себе дальше под снегом, плоская как блин, и вида не подавала. А тут… вандализм блин. Латаем, как можем и ставим страдалицу в сторонке. Ночуем. Снег так и не перестает.
Утром уходим вниз. Тропы как не бывало. Опять двадцать пять. На леднике нас догоняют те самые буржуи, которых мы чуть не побили вчера. Как оказалось у них своеобразная европейская сборная из немцев, австрийцев и еще каких-то приальпийских народностей. Подмога,- все ребята молодые, спортсмены, в маммуте с ног до головы. С ними турок по имени Дэнис. В дальнейшем выяснилось, все они — наши соседи по ВС. А пока что мы рубимся вместе вниз по простому, ровному и гладкому леднику. Но именно рубимся, выбиваясь из сил. Буржуи, однако, не горят желанием напрягаться, потропили по разу и плетутся за нами в хвосте.
Спустившиеся с гор облака так и остались лежать на этом леднике, то сползая куда-то далеко вниз, то поднимаясь снова сюда, к их подножию, как прилив. Набухшие, кровоточат снегом, до неприличия ограничивая нам видимость. Идем как будто прямо, но вдруг выплывшее где-то сбоку из мглы темное пятно склона заставляет скорректировать путь, потом такое же пятно появляется с другой стороны, снова поворачиваем. Тропа становится похожа на длинную змею, извивающуюся по всей ширине ледника от края до края. Вот рассветет, пойдут по ней другие люди, а она в два раза длиннее прямой дороги… вспомнят нас «добрым» словом. Наверное, навигатор здесь пришелся бы очень кстати.
Опять все вымотались. Как же все-таки непредсказуема погода в горах. Выход не удался, но это все равно лучше, чем дни наполет просиживать в лагере, теряя форму, и уж, по крайней мере, приятней, чем сидеть гадать и в конце прогадать. Однако, куда деваться, после этой вылазки несколько дней ждем погоды и сидим в лагере.

3. Штурм

Третьего августа, в пятницу улетают норильчане, а с ними и Леший. Наши ряды редеют. Про Победу уже никто и не помышляет. Обидно, особенно на фоне начавшей стабилизироваться погоды. Тучи все реже поднимаются из долины, и солнышко понемногу топит снег вокруг камней и палаток. Мы играем с немцами в снежки. С кем же еще нам тут воевать. Кстати, у них какая-то необычная миссия на Хане — привезли с собой здоровый бензиновый перфоратор, снаряга у каждого от носков и до палаток вся маммутовская, с иголочки — явно спонсорская. Однако в подробности их планов я не вдавался. Роберт, самый старший из их команды, на вид ему лет тридцать, приехал сюда с женой, она у него русская и зовут ее Саша. Забавно — такое редкое имя и так часто встречается в этом сезоне не где-нибудь, а здесь, на Иныльчеке. Остальные парни в их команде совсем молодые, лет по девятнадцать, не старше.


Вечером встречаем земляков из Томска — Саню Кирикова и Крокодила. Оказалось, они обитают в соседнем лагере, прилетели с планами подняться на Победу. Как говорится, место встречи изменить нельзя, приятная встреча.

За ужином — первое награждение — трое человек, среди которых и Афи, «открыли» Хан-Тенгри в этом сезоне. Для нас это стимул. Да и устали уж от затянувшегося отдыха. Почти неделю только и делаем, что едим, спим и провожаем вертолеты, да по вечерам в большой палатке столовой смотрим dvd про горы. Вот и все дела. А хочется не смотреть, а действовать. Погода продолжает капризничать, меняясь в день по несколько раз, но мы решаем рискнуть. Еще несколько дней и сроки начнут поджимать.
Начинаем собираться. Зенович приболел, остается в лагере. Пойдем кто еще не «сдулся»: Вовка, я и Скобель с Аникиным. Прекрасная компания. Что ж, у каждого своя голова на плечах, каждый принял своё решение сам. Вот и девушки, вдоволь наиспытывавшись себя на акклимухе, больше в бой не рвутся. Разумное решение в данной ситуации. Вот и славненько, так то оно и нам спокойней будет. Решено.
Выходим четвертого. Для штурма все заброшено на маршрут. Идем готовые, но не особо надеясь. Даже подняться на 5200 и просто забрать снарягу, чтоб не пропала — и то, дело случая — как повезет.
На 4200 снова заставил понервничать вечерний снегопад. Если не кончится, можно и не вскакивать в два часа, смысла идти куда-то уже не будет. Ложимся спать. Странная ночь: в палатке тесно, от этого тепло и сыро, и неуютно. Сквозь дыры залетают снежинки и садятся прямо на морду. Зато чуть погодя сквозь них же в палатку понемногу стали заглядывать редкие звезды. И стало ясно, что долго поспать не получится, идем на штурм.
Сколько я поспал? Часа два, от силы два с половиной. Но, проснувшись, чувствую, что отдохнул замечательно. Что ж, это главное. Похолодало, собираться приятно. Над головой, за проносящимися ошметками темных облаков, огромное черное звездное небо — потрясающий, бездонный, сияющий космос! Пора идти.
На 5200 поднялись как на крыльях, даже незаметно как-то и без происшествий, уже по светлу. Стали догонять идущие раньше нас группы, а кто-то догнал нас. Тропа хорошая, плотная, народу много идет: кто на акклиматизацию, кто на штурм. Да и сам лагерь разросся, из далека видно — яркие палатки, как космические жилища из фантастических фильмов, облепили весь пупырек, на котором мы недавно спасались от стихии. На фоне этого городка наша палатка выглядит как сгоревший танк на автостраде, вся изодранная и перелатаная, и какая-то усохшая в размерах, словно маленький кусок червяка, отрубленный лопатой землекопа. Её трудно не узнать и трудно узнать. Подходим и видим — сердобольные собратья по разуму (видимо из уходивших вниз после снегопада), за что им огромное спасибо, переустановили ее надежней, причем не всю, а лишь часть, на которую хватило уцелевших дуг (вот как универсальны наши ефимки). Оставшаяся половина палатки, свисая с крайней дуги, уходила в снег, образовывая собой торцевую стенку. Остатки сломанных дуг надежно вросли в снег и стали колышками для оттяжек. «Вот соображалка у наших людей работает!» — сказал бы М. Задорнов. Получился эдакий домик дядюшки Тыквы. И это всё, что осталось от двух одинаковых шестиместных палаток. Но нам то этого достаточно, ведь нас весьма поубавилось. Еще она казалась такой маленькой потому, что отметка нового лагеря поднялась аж на пол метра от уровня, на котором ставились мы до снегопада. Она напоминает старенький домик, провалившийся по окна в болото. Для удобства входа делаем ступеньки вниз. Внутри — вся наша снаряга, газ и еда — тоже приятно.
Большинство наших попутчиков здесь задерживаются передохнуть и уходят на 5800. Вскоре уходим и мы. И снова сюрприз в пути — поднимается ветер и начинает сдувать снег со склонов на сковородку. Слой снега растет быстрее, чем при снегопаде, свежую тропу заносит, будто ее и не было. Следы под снегом ищем ногами наощупь, по ним идти легче, чем тропить заново. Но двигаться становится все трудней. Первый выкладывается как при обычной тропежке на целине. Если следующий за ним участник отстает метров на 10, то и ему приходится тропить по целине — следов уже не остается. Начинаем растягиваться, приходится ждать отстающих или, догнав впереди идущего, валиться на рюкзак и отдыхать. Сменять первых становится некому потому, что никто не успевает отдохнуть. Движение группы замедляется катастрофически. Нет сил идти равномерно, от постоянных остановок и получасовых передышек (это ж надо дождаться отставшего, затем дождаться, пока и он отдохнет, чтобы дальше двигаться вместе) начинаю терять тепло, всё выдувает до костей. Мимо проходят на лыжах, легко и непринужденно, пара человек, и быстро исчезают из вида в районе перемычки.
Сдерживаюсь, чтобы не швырнуть в них чем-нибудь тяжелым. Потом подхожу к их следам, но лыжня не выдерживает моих ног, по ней идти еще сложнее, чем по целине, приходится приподнимать все тело, чтобы встать на нее из сугроба, а затем, провалившись, заново повторять эту операцию. Пожалуй, снегоступы в данной ситуации пришлись бы очень кстати.
Над головой — палящее солнце и чистое синее небо, а вокруг — метель. Верхний слой снега, понемногу уплотняясь, превращается в корку, которая, как и лыжня, создает лишние затруднения. Мы все чаще садимся и отдыхаем. В термосах кончается вода. Начинаю понемногу нервничать, я так не могу, чего сидим то, кого ждем… я успокоюсь только в лагере, там и буду отдыхать, а здесь какой отдых… моральные силы уходят больше от такого отдыха, чем физические. Здесь я расслабляться не хочу и не могу. Да и права не имею. Осталось пройти крутой взлет, вон уж и людей наверху видно, да и метет поменьше. Встаю и решаю идти без остановок. Но, чтобы не доходить до полного бессилия и не падать на снег, и в то же время не оторваться далеко от группы, дать возможность себя догнать, буду двигаться очень медленно и отдыхать между шагами. Выбираю траекторию по кратчайшей прямой вверх, начинаю двигаться и по ходу придумывать тактику движения: вдох-выдох — ставлю ногу на снег, вдох, на выдохе нагружаю ногу, чтобы провалилась сквозь корку как можно глубже, переношу на нее вес и делаю вдох-выдох-вдох, и на выдохе другую ногу ставлю на снег, повторяю операцию. Получился медленный, но темп, и сбиться с него трудно, если не отвлекаться. А куда спешить то, не блох же ловлю. Ветер начинает стихать.
Прохожу так какое-то время и слышу за собой приближающиеся шаги, потом хруст и тишина. Ага, думаю, догнали и уселись отдыхать, ну значит нормальный темп. Иду дальше. Цикл с хрустом повторяется несколько раз, пока, наконец, Санек Аникин, собравшись с силами, не обгоняет меня. Это счастье! После трех часов такой тропежки идти по чужим следам особенно приятно. И ничего, что до пещеры осталось от силы метров десять, это удовольствие я растяну. Так и иду, не спеша, тем же порядком до самого входа нашей пещеры. Прихожу как раз к чаю, Саня натопил целую кастрюлю снега.
День в разгаре, еще немного и солнце скроется за Чапаевым. Надо ловить момент и немного подсушиться. Развешиваю обувь на палочках, а сам плюхаюсь босиком на рюкзак. Пригревшись, начинаю засыпать и тут же просыпаюсь в холодном поту от недостатка воздуха. Начинаю интенсивно дышать, опять срубаюсь и, задыхаясь, прихожу в себя. Так несколько раз. Кошмар. Периодически пьем чай и ставим новый снег топиться, запасаем чай в термосах для остальных, снова топим снег, снова пьем. Напряжение не проходит, аппетит не появляется, подташнивает. Надо еще попить, тогда появится и аппетит. Результат — к приходу остальной группы шесть выпитых литров чая на двоих. Значит, будем жить. Благо запасы газа позволяют нам такие излишества.






Понемногу стала собираться вся наша компания. Отпоились, заселились. В нашей берлоге уже гости, какой-то буржуй. Наверное, тот, что был на лыжах. Предложили ему потесниться, не выгонять же. Он это понял, хоть и ворчал.
Вскоре стемнело. Двигаться неохота, но холод заставляет лезть «домой». Вон никто носа наружу не кажет, наверное, уже и поужинали, пока я за околицей плющился. Размещаюсь рядом с Вовкой на вырубленных в стене ледяных нарах, что-то ем: кружка кашки с изюмом, еще по мелочи, больше не могу. Народ весь квёлый, я тоже: почему-то решаем сварить с вечера на утро завтрак, только часов до девяти покемарим, а потом встанем и сварим. Но почему-то будильники заводим на 5 утра к выходу на штурм. На всякий случай, чтобы отключиться, делаю контрольный выстрел – принимаю тридцать граммов коньяка и вскоре проваливаюсь в черную дыру забвения.
Прихожу в себя лишь от писка будильника, удивленный, что уже утро. Озираюсь – все спят, вряд ли кто-то вечером поднимался. Мгновенно вспоминаю, как проснулся этой ночью от адской жажды, как лежал и, слушая полу-храп, полу-стон изможденных камрадов, думал, что, наверное, я сейчас помру, если срочно не попью, что просто встать и открыть термос совсем нет сил. А если и не помру, то уж точно не усну, и тогда не отдохну. И тогда прощай гора. Но я нашел выход: ума хватило ровно на то, на что хватало сил – дотянуться рукой до потолка. Хотя и было страшное сомнение – а вдруг не дотянусь, ни зги ведь не видно, или не хватит силы поднять руку если попытаюсь, или свод окажется затвердевшей ледяной коркой? От таких мыслей захотелось заплакать. Присохший, казалось намертво, к нёбу язык, давал ясно понять, что всё это не шутка. И вот я протянул руку и уткнулся пальцами в свод пещеры. Мягкий мокрый снег подался. Как я был счастлив! Отковырнул всего один малюсенький снежок, сунул его в рот и, растопив, проглотил эту воду, которой было всего на два маленьких глоточка, не больше. Но этого хватило. Дальше, мгновенно — черная дыра и будильник.
Немного расшевелившись, встаем. Зачем, куда? Не собранные. Может ну его, отдохнем до завтра, а там видно будет… Но что изменится завтра, в пять утра… Собираемся и кипятим воду. Варить еду времени нет, да и тошнота не прошла, аппетита нет совсем. Давлюсь фастфудом и заливаю это дело горячим кофе. В рюкзак кидаю термос, кружку и маленькую горелку на всякий случай, из перекусов — горсть сухофруктов и сникерс. Выползаю наружу, а там ничего необычного: холодрыга и неслабая метель. Ну вот, пора работать, ато так и замерзнуть недолго. Остальные догонят.
По перилам выхожу на перемычку. Вокруг ни души, может из-за непогоды другие группы решили отложить штурм? Ну и хорошо, ато б стоял сейчас внизу и сопли морозил, ожидая своей очереди на перилах. Однако и наших фонариков не видать, а пора бы уже и следующим начать жюмарить. Стоять нельзя, ветер выдувает все тепло. Кажется, будто стою на улице совсем раздетый. Даже в рукавицах меж пальцами гуляет ветер. Чуть согревает только движение. Ладно, пойду не спеша, пусть догоняют. Прохожу мимо чьих-то палаток. И как в них люди живут, в такую то погоду? Перемычка плавно превращается в гребень, уходящий далеко вверх. Вскоре дохожу до перил. Немного поднявшись, оборачиваюсь и вроде вижу позади пару человеческих фигур. Странно, что без фонариков, потемки ж кругом.


Жутко мерзнут ноги, поэтому иду дальше, чтобы не околели совсем. Если скоро не почувствую улучшения, поверну, иначе можно и поморозиться. В рюкзаке лежит маска, но доставать ее влом, рюкзак спину греет, да и капюшона пока хватает. Один лишь недостаток от него — все время чудится, что сзади окрикивают. Снова оборачиваюсь. Двое внизу сидят на камушке. Прислушиваюсь — не орут, присматриваюсь — не машут. Еще немного ниже появляются другие люди. Стало быть, процесс пошел. Ну, тогда и я пойду дальше.
Светает. Двое снизу меня догнали. Оказалось — чужие. Спрашиваю: «Видели ли они моих парней?» Отвечают: «Нет». Я удивлен. Ну да что поделаешь, не возвращаться же теперь, когда дело в самом разгаре. Только вот связи у меня нет никакой. Договариваюсь, чтобы на своих сеансах радиосвязи, ребята передавали вниз и обо мне пару слов. Какое то время идем все вместе, но вскоре я начинаю отставать. Ладно, встретимся еще, когда пойдут вниз, дорога то здесь одна, чего играть в догонялки, пойду своим темпом. Отсекаю каждый час, чтобы перекурить, осмотреться на поведение погоды и глотнуть чаю, чтобы не допустить обезвоживания, влияние которого уже успел прочувствовать в предыдущие выходы.
Часам к десяти вышел на малюсенький ровный пятачок, занятый двумя палатками – это лагерь 6400. Слева обрыв на север, прямо и вправо – вертикальная стеночка, на ней несколько табличек погибшим. Перила уходят наверх прямо по ним. В палатках люди, ребята из Красноярска, поспали подольше, не то, что мы, и теперь собираются наверх. Угощаюсь киселем и двигаю дальше, чтобы не создавать толпы.


Местами склон становится круче и приходится нагружать перила. Работать с жюмаром при такой крутизне – сплошная мука: и висишь и идешь, и не висишь толком и не идешь, несколько движений и появляется бешеная отдышка, сбивается ритм. Продвижение замедляется. Приходится карабкаться на четвереньках, так легче и быстрей. Скальные стеночки прохожу лазанием, это тоже легче, чем жюмарить. Веревок на перилах много: старые, и поновей, и просто ошметки. Надо быть внимательным. Местами на перилах выше меня висят обогнавшие, но ждать их особо нет желания, и тоже приходится ползти на карачках, лишь пристраховываясь за веревку. Где-то уже подо мной, не дожидаясь, на перилах болтаются догоняющие снизу, натягивая своим весом веревки как струны. Да уж, дури у ребят много, ума б еще немного не помешало. Андрюха из лагеря 6400 материт их за такие проделки во всю глотку.
В промежутках, отдыхая, пропускаю вперед группу за группой и со временем остаюсь чуть ли не последним из всей вереницы сегодняшних восходителей. Вскоре начинаю встречать спускающихся вниз, значит и мне до вершины немного осталось. Наступает полдень и из-за облаков, прямо передо мной, вырывается солнце, ударяет в глаза. Попытка спастись от него с помощью сварочных очков оказывается безуспешной – веревок и рельефа в них не видно совсем. Поэтому, опять морально настроившись повернуть вниз, достаю свои очки, оказавшие мне недавно медвежью услугу, и уже готовый к неприятностям с глазами, продолжаю идти вверх. Выхожу из кулуара на небольшой гребешок, и в конце него, под очередной стеночкой, нахожу кучу оставленных рюкзаков. Отсюда все идут налегке, говорят — до вершины примерно час. Но мне в это не верится. Уж слишком давно и слишком многие меня обогнали, а навстречу прошли всего двое или торе. Свой рюкзак с чаем, пуховкой и горелкой решаю не оставлять. Прохожу еще одну веревку и… О БОЖЕ!!! и ТВОЮ МАТЬ… — вот они, все покорители, все спускаются вниз… все сразу… лавиной, как будто на полпути их остановил какой-то гаишник, не пустил дальше и послал в обход. Пропускаю. Поздравляю. И даже радуюсь за всех… И начинаю волноваться за себя – теперь я здесь один.
Дальше путь идет по некрутому выпуклому гребешку, заваленному по пояс рыхлым сыпучим снегом. Идти по нему просто невозможно, хоть и не очень глубоко, и даже ползти не очень получается. Хоть брасом греби хоть кролем, все равно остаешься на одном месте. Даром здесь прошла толпа народу — ни тропы, ни даже следов. Снег нисколько не утрамбовывается под ногами и засыпает траншею вслед за прошедшим человеком. Перилина на весь участок одна единственная, зато какая… — длиннющая, собранная веревок, наверное, из пяти или шести и закрепленная лишь внизу и в самом верху. Попробуй-ка такую нагрузить. Она – падла – тянется и тянется. Короче, та еще проблема, жюмарить невозможно. В общем пробарахтался я на этом участке часа два, не меньше. И вот уже стою на плотном снегу и созерцаю торчащий из него дюралевый кол с закрепленным верхним концом злосчастной веревки. Дальше перил нет.
Погода, пока рубился, снова испортилась. Усилился ветер, солнце и все вокруг закрыло снежным облаком. Глаза теперь точно не сожгу, да только плохо, что не видно совсем куда идти: видимость всего метров тридцать. И самое плохое то, что следы засыпает. Если пойти дальше, то дорогу назад, к этому колышку, запросто можно потерять.
Интересно, сколько еще до вершины? Вглядываюсь в белую пелену, чтобы нащупать какие-то ориентиры, но все в глазах сливается, превращаясь в невыразительные темные пятна, в миражи. Ориентиров нет, людей нет, сил нет. Тошно и жутко. На часах три, это точка возврата, так мы договорились. Дальше вверх идти нельзя, только вниз. Иначе растет риск не успеть спуститься. Стою, соображаю. И все смотрю и смотрю наверх.
Вдруг, где-то впереди, метрах в ста, а может меньше, замечаю какое-то движение. Определенно там кто-то есть. Подхожу как можно быстрее, чтобы там уже сориентироваться и принять окончательное решение. Но, пройдя всего пятьдесят шагов, оказываюсь прямо у дюралевой треноги, обозначающей вершину. Рядом действительно человек, парень в оранжевой куртке почти как у меня. Странно, но я не помню, чтоб видел его на маршруте. Но где-то я его определено видел… Да это же тот самый ворчливый сосед из нашей пещеры! Бегает, фотает какие-то флажки, плакаты и вымпелы. Подхожу, предлагаю сфотографировать его самого на фоне всей этой атрибутики. Другого фона нет, вокруг сплошное молоко, ни тебе гор с ледниками, ни синего неба.


Знакомлюсь, парня зовут БОян. Мой мозг воспринял это, хотя и непривычное, но довольно простое имя, раза с шестого — толи высота так мешает соображать, толи усталость. Он из Болгарии, а все эти флажки – от спонсоров – фармацевтической компании, производящей препараты от диабета. Причем он сам пользуется их продукцией, а заодно и спонсорской поддержкой, рекламируя эту самую продукцию в своих экстремальных путешествиях.
Пьем чай. Я прошу сделать пару моих снимков на вершине, на большее нет времени, нужно спешить вниз. Вместе начинаем спускаться, и, на длинной веревке, встречаем парней из лагеря 6400. Им назад возвращаться меньше, вот и не торопятся. Мы же несемся вниз чуть ли не бегом, и в какой-то момент мне просто не хватает дыхалки поспевать за напарником. Он убегает вниз и я, предоставленный сам себе, продолжаю движение один. Спуск при такой крутизне склона, как и подъем, особо не радует: просто идти нельзя – крутовато, можно и на скользящей страховке садануться, что уже не встанешь; дюльферять неудобно – полого, много времени уходит на протяжку себя по веревке. Делаю как в черно-белых фильмах: веревку – через плечи, зажимаю в руках, и пошел. Выдаю тело вниз, а ноги сами бегут за ним вдогонку. Хорошая скорость получается, вот только перчатки на руках грозят загореться от такого хамского обращения, да еще сердце норовит выпрыгнуть прямо из глотки и в глазах темнеет от такого марафона. Приходится иногда останавливаться, чтобы восстановить дыхание и унять подступающую тошноту. Вот когда в голове мелькнула мысль, что больше на высоту ни ногой. Очень уж неприятно одновременно с такой работой испытывать нечто сродни тяжелейшему похмелью, день за днем. И очень обидно, что деваться от этого просто некуда.
К сумеркам спустился почти до перемычки. На удачу внизу гребня, где нет веревок, видимость оказалась лучше, чем наверху, поэтому удалось не заблудиться и даже разглядеть на перемычке нескольких человек, идущих с вершины. Вот и дом близко. От этой мысли опять навалилась слабость. И я, спустившись на перемычку, еле переставляя ноги, чуть не вечность плетусь до последней веревки, из последних, куда-то вмиг подевавшихся, сил, собрать которые для последнего рывка даже не приходит в голову. Но пространство не переместится подо мной, и я не перемещусь, если не буду переставлять ноги. И я переставляю.
Дошел до веревки, сел, допил свой чай, достал сникерс, укусил, но понял, что зря. Убрал обратно – есть за весь день так и не захотелось. Стемнело. Отдохнул минут пять, и спустился к своей пещере. А там – ждут. Поздравили, отпоили чаем и рассказали, как утром дело было. Оказалось за мной следом пошли только двое, но, выйдя на перемычку, решили вернуться, орали меня, орали, но я так и не услышал. Вот как. Спрашиваю о планах на завтра. Ответ неопределенный. Ладно, решу завтра: пойдут наверх – останусь ждать, а если не пойдут, то рвану вниз, совсем не хочется после вершины торчать здесь больше суток.
Боян уже давно тут как тут, отдыхает. Обмениваемся с ним адресами (он обещает прислать мои фото с вершины) и ложимся спать. Шестое августа, понедельник.
Ночью снова портится погода. Такое чувство, что все по тому же сценарию. Портится так, что вход в пещеру заметает наглухо. Повезло еще, что Саня Аникин проснулся и не поленился встать, проверить и раскопать, ато б задохнулись. А я – ни сном, ни духом – продрых до рассвета. Открыл глаза, осмотрелся. Камрады все на местах, за околицей светло и метель утихла. Начинаю соображать, спускаться или нет. Время уходит. Про планы на завтра снова ничего не ясно, и тут становится непонятно, кто кого подставляет: толи я команду, а толи наоборот. Собираюсь и ухожу вниз, один, не без сомненья, но другого логичного решения не нахожу. Договариваемся, что по пути из других лагерей буду забирать вниз всё, кроме еды, газа и палаток, чтобы парням потом меньше тащить. Снова спешу вниз, теперь чтобы пораньше проскочить мышеловку. Следом собирается выйти Афи, но я его не дожидаюсь, он и так шустрый, еще и обогнать успеет.
Девять утра. Перетряхнул палатку и пью чай на 5200, и сразу ухожу вниз пока не начало припекать. Снова эта мышеловка… Одно радует – хорошо пробитая тропа, по ней можно бежать бегом. Вскоре снег вокруг становится мокрым, тяжелым и скользким, налипает на ботинки, но зато позволяет скользить на них как на лыжах, преодолевая за шаг метра по три. Пол часа такого слалома и я в лагере 4200. Вытряхиваю из палатки все ненужное и навешиваю снаружи на свой штурмовой рюкзак, внутри он уже забит под завязку. Теперь, наверное, я в комплекте с ним похож больше на цыганку или даже на наряженную елку – на каждой свободной петельке хоть что-то да висит. Рюкзак стал просто неподъемным, терзаюсь сомненьем, что я его унесу, после гонки с 5200 ноги просто подкашиваются, со страшной силой болят все «горнолыжные» мышцы ниже колен. Но выбирать не приходится. Свежий снег на леднике под натиском солнца тоже во всю уже начал таять. Иду по длинной узкой канаве с водой, называемой тропой. Теперь спешить некуда. Речушку в леднике форсирую по снежному мостику, найденному в предыдущий выход. Место опасное, ступаю не дыша, медленно перенося вес с ноги на ногу. И он держит. Дальше иду совершенно спокойно.
В базу возвращаюсь аккурат к ужину. Поел. Мужики поздравляют. Приятно конечно, но как-то не очень — не с кем разделить радость победы, команда то вся на верху и, наверное, планирует работать. И пока они там, какое-то чувство внутри не дает мне расслабиться. При этом от мужиков слышу: «ты последний из Новокузнецка?» Ничего не могу понять, я бы сказал – первый… Но, вернувшись в свою палатку, застаю там, кто бы мог подумать – Вовку и Скобелева! Теперь всё ясно, последний – это Аникин, решил бороться до победного. А они спустились следом за мной. Жаль, что отказались от горы.
На следующий день, восьмого, узнаем по связи: Саня поднялся. Вот это радость!


Девятого парни уходят его встречать, а вернувшись, сообщают, что не забрали с 4200 палатку. Собираюсь еще раз, напоследок, прогуляться по леднику, но не вечером и даже не днем – снег на леднике от солнечного пекла превращается в жуткое тяжелое месиво, ходить по которому не доставляет удовольствия. Завожу будильник на 4 и в 5 выхожу. Сумерки, снег – как асфальт, иди хоть на все четыре стороны. Бегу вверх по леднику, словно по огромной взлетной полосе, кратчайшим путем, напрямик, и вскоре оказываюсь на месте. Собираю останки нашего лагеря, иначе и не назвать — от палатки мало что осталось, забираю мусор и какие-то вещи, и сразу обратно.
Вернулся к завтраку, на восходе. Даже немного позагорал по пути, разделся по пояс, чтобы шлось легче. И надо же какой я молодец, удачно время выбрал, последние сотни метров дались уже с большим трудом – снег стал раскисать, а ноги – проваливаться.
Так закончилась моя битва на этой горе. Десятого августа. Теперь оставалось только дожидаться нашей вертушки, допивая запасы пива. Чем мы и занимались оставшиеся дни, параллельно слушая песни под гитару да разные истории бывалых, таких как доктор лагеря, Олег, побывавший на Мак-Кинли. Каждый день отмечаем чье-нибудь восхождение на Хан-Тенгри, а тем временем с Победы никаких новостей. До самого нашего отлета туда из-за небывало нестабильной погоды никто так и не пробился.



4. Отъезд

Наконец пришло наше время улетать. Тринадцатого числа, с очередной группой, на ледник прилетела Лена Калашникова, так сказать навестить мужа на его боевом посту. Такой вот семейный бизнес: она в Бишкеке, в конторе, а Дима – в базовом лагере на леднике. У нас же, благодаря такому совпадению, сборы получились неспешными, под аккомпанемент веселого общения. Распрощались со всеми, погрузились. Жаль немного расставаться с интересными людьми. Пялимся в иллюминаторы в надежде запомнить этот миг. Нам машут с ледника. Вертолет взмывает и, описав, словно на прощание, дугу над ледником, уносится вниз, в зеленую Кар-Кару. Позади остаются белые вершины и черные скалы, под нами склоны, поросшие травой и лесом. И радуга! Яркое разноцветное кольцо прямо под вертолетом, между нами и землей. Вот это зрелище! Настоящий подарок нам от местных духов.




На земле – короткие рукопожатия – прощание с пилотами. Командир экипажа, Шайнбек, со снисходительной улыбкой и радушным взглядом, заметным даже сквозь темные очки. Петрович говорил — он из тех пилотов, кому довелось пройти афган и способных работать в горах. Таких людей сейчас мало. В это трудно не поверить, стоит лишь вспомнить, сколько раз мы видели этот Ми-8 на Иныльчеке в этом сезоне, и в такую погоду, выпавшую на наш сезон.
До поезда еще несколько дней. Билеты куплены заранее, все из Бишкека. Есть время задержаться на Иссык-Куле. Мы же с Вовкой и Анечкой решаем посетить Алма-Ату: Вовик – своих родственников, а мы – познакомиться с городом. Этим же вечером провожаем басик с нашей командой на Иссык-Куль и остаемся ночевать, причем не в палатке, а в настоящей юрте. А на следующий день, погрузившись с кучей разношерстного народа и еще большей кучей барахла, на военный ЗИЛ-131, отбываем в Алма-Ату.
Здесь, внизу, вдобавок к палящему солнцу, стоит еще и приличная жара. В машине душно, едем не спеша. Возникает ощущение, что время, словно загустев, почти совсем остановилось. Но нам уже некуда торопиться, наслаждаемся созерцанием постоянно меняющихся за окнами ландшафтов, мелькающих мимо нас деревушек с их неспешными обитателями. Посты, кордоны, кафэшки и просто остановки у киосков с водой. Вечером, наконец, въезжаем в город. У офиса турфирмы разгружаем машину. На улице – благодать! Жара спала, кругом тень от густо растущих, почти как в лесу, деревьев. Девчата из фирмы любезно находят нам микроавтобус, на нем и прибываем прямо до дома, где нас встречают Вовкины тетушки. Наши огромные рюкзаки мгновенно превращают доселе просторную квартиру хозяев в некое подобие цыганского табора. Да уж, успели мы за этот месяц слегка одичать. Остаток вечера уходит на приведение себя в человеческий вид, поглощение вкуснейшей домашней пищи и просмотр телевизора.
Оставшиеся дни до поезда пролетели совершенно беззаботно, чего, однако не скажешь о последних часах, проведенных на вокзале. Здесь, Вовка меня не раз предупреждал, нужно вести себя как можно незаметней, не выделяться из общей массы. Не то, чтобы все так плохо, но кому нужны лишние проблемы. Поэтому мы забились в уголок зала ожидания, сложили в кучу свои пожитки и расслабились в ожидании поезда. Но расслабляться было рано. В какой-то момент, выйдя с Вовчиком в фойе, мы напоролись на местного мента, прямо в дверях здания вокзала. Повод познакомиться с нами поближе у этого ублюдка нашелся мгновенно – проверка документов. Там у них, как и у наших здесь, нюх на чужаков. Если здесь все внимание к людям не русским, то там всё с точностью до наоборот.
И вот уже мой российский паспорт в руках у казахского милиционера, а сам я пытаюсь вежливо общаться с этим наглым коротышкой в погонах. Тут за меня вступается Вовчик, но уже отнюдь не вежливо. И он прав, нам терять особо нечего. Развязка не заставила себя долго ждать: слегка оторопев, этот дядя степа вернул мне мои документы и поспешил ретироваться, позабыв даже намекнуть на «чай-пай». Хотя в его глазах именно это намерение читалось очень даже явно. Но все же радоваться было рановато. С его слов мы поняли, что у нас могут возникнуть проблемы на границе (ах, как будто он мог нам в этом помочь за небольшое пожертвование). Проблема в регистрационных карточках, срок действия которых заканчивается как раз в день проезда нами границы, то есть завтра. Вот и получился сыр бор. Пришлось доказывать, что факт нарушения еще не наступил, а как наступит, то это будет уже не его ума дело. Он позлорадствовал, что раз уж мы не летим на самолете, и прямо сейчас не телепортируемся за пределы казахской границы, то завтра с поезда нас обязательно ссадят, на том и удалился.
Однако, и то, и другое было исключено. Каким-то чудесным образом, в давке, мы проскочили мимо пунктов весового контроля на посадке, и вышли к посадочной платформе (все эти заморочки – большой минус вокзала Алма-Ата1). Нам не пришлось платить за лишний вес (и это с двумя рюкзачищами на брата и огромным, в два столитровых рюкзака, анечкиным баулом) и объяснять, как мы оказались в Алма-Ате, с билетами из Бишкека, раньше своего поезда. А если б не проскочили, то либо штраф за перегруз, либо товарный вагон и бумажная канитель… Блин, скольких же нервов стоили эти пара часов на вокзале. Вот так, в предельно издерганном состоянии, миновав с наглыми мордами проводников на входе в вагон, мы вваливаемся на свои законные места в спасительном поезде. Наши места, однако, заняты. Я не удивлен. Удаляю поклажу какого-то амбала со своей полки, читаю в его глазах желание меня убить. Он читает в моих тот же посыл, только более сильный. Конфликт исчерпан. Наш багаж основательно укореняется в этом вагоне. Фуф!
А вот и еще свободное местечко на верхней полочке, как раз для штурмового рюкзачка… В следующий миг мимо меня пролетают две торпеды – большие дыни как раз с той самой полки. Что-то сейчас будет… Одна — ни царапины, другая – вдребезги. А вот и милая старушка за столиком у окошка перестает быть милой, наверное, она хозяйка сего хрупкого груза. И как только додумалась запихать их на такую верхотуру и не упаковать. Специально чтоб я уронил. Диверсантка!
В общем, я такой-сякой, дыни едут к внучке в далекий холодный Барнаул. Она там без них совсем пропадет… Мне само собой стыдно. Деньги старушка брать отказывается, зачем они ей в далеком холодном Барнауле, где нет ни дынь, ни даже диких обезьян. Ей дыни подавай. Обещаю купить такие же на ближайшей станции, благо сейчас их кругом полно, продают на каждой остановке. Договорились. Обе торпеды забираю себе.
Тем временем Анечка и Вовка прощаются с его гостеприимными родственниками. Я, само собой, не успеваю. Теперь подумают еще, что я совсем невоспитанный, а сперва казался таким милым.
Поезд отправляется. Едем домой! О благословенная дорога! Вдаль снова уносятся километры, а с ними и все невзгоды и тревоги. Кроме одной…- где купить старушке дыни? За весь оставшийся путь, ни на одной остановке, как назло, мне так и не удается найти таких дынь. Лишь изредка в ларечках попадаются пузатые желтые мячики – «колхозницы». Тем временем пострадавшие торпеды не залеживались, даже разлетевшаяся на куски и успевшая за последние сутки забродить, обе нашли свое последнее пристанище в наших непритязательных чревах. Старушка же, видя мое стремление разрешить сложившийся конфуз, сменила гнев на милость, показав себя весьма приятным в общении и добродушным человеком. Лишь изредка, по вечерам, глубоко вздыхая, с горечью вспоминала она свою бедную внучку, так некстати мной обделенную.
Больше приключений не было. До самой границы. Там почему-то Вовка достал злосчастную регистрационную карточку. А не стоило. Ведь теперь мы не на земле, а в поезде, где никто не знает, что мы в Казахстане шестые сутки находимся. Мы выехали из Киргизии сутки назад и это подтверждают билеты. Стало быть, ни в какой Алма-Ате мы сесть не могли. Логично. А лишние бумажки – в урну.
Мой диалог на казахской границе: — Откуда едете? – Из Бишкека. – Счастливого пути. Вот и всё. Вовке же досталось пообщаться подольше: сначала попытки всё объяснить, потом – «с вещами на выход» и приватная беседа вне поезда, чуть ли не в наручниках, и попытки развода его на бабки погранцами. Но нам снова повезло, видно не слишком «опытный» таможенник попался или не слишком наглый, а другие были заняты своими удоями. Короче, пока мы волновались и готовились скидываться на откуп, Вовка вернулся, сказал, что простили на первый и последний раз. Все-таки и он тоже не прост, отмазался. Ну, вот теперь можно и расслабиться.
Оставшееся время пути в основном трачу на чтение «Моби Дика». Интересное это произведение, старинное, немного трудное для современного человека и в то же время захватывающее, очень подходящее к моей ситуации и потому завладевшее мной полностью. Тем более что близость возврата в обыденную городскую колею ощущается всё сильнее, хочется слегка приостановить течение времени, продолжить приключение, или хотя бы интересно провести это оставшееся драгоценное время. Вот так, почти незаметно для себя, вплываю в объятия города. Где-то позади остается Гора, позади дальняя дорога, приключение с его тревогами и радостями. Вот уже стою на перроне, среди друзей, среди встречающих, среди радующихся лиц. Мы вернулись, живы, здоровы, завершили интересное большое дело… наверное, мы молодцы, есть чему радоваться. И я вроде рад. А внутри – странная пустота, и какая-то грусть. Мечта осуществилась, цель достигнута. Что-то закончилось, завершился некий виток в жизни, и что дальше – пока не ясно. Словно передо мной чистая страница и можно написать всё, что захочешь. Только вот желаний нет пока, лишь чувство, странное, уже знакомое, но почти необъяснимое – чувство «обратной акклиматизации» — ощущение необходимости снова привыкать жить внизу, жить как все нормальные люди. Опять откуда-то всплывают почти забытые мысли, вселенские вопросы о смысле жизни и альпинизма в частности, и прочие экзистенциальности, в очередной раз оставшиеся без ответа, но не переставшие будоражить и беспокоить. И поэтому я уверен – еще обязательно будут другие мечты, новые цели и большие приключения. В этом можно не сомневаться. «… такова жизнь. Ибо едва только мы, смертные, после тяжких трудов извлечем из огромной туши этого мира толику драгоценного спермацета, содержащегося в ней, а потом с утомительным тщанием очистим себя от ее скверны и научимся жить здесь в чистых скиниях души; едва только управимся мы с этим, как вдруг — Фонтан на горизонте! — дух наш струей взмывается ввысь, и мы снова плывем, чтобы сразиться с иным миром, и вся древняя рутина молодой жизни начинается сначала.» (Герман Мелвилл. Моби Дик)
Стало быть – до следующего фонтана на горизонте!


автор: Алексей Петров
фото: предоставлено автором
© «Горный район-Задай направление»