МЫСЛИ, НАВЕЯННЫЕ ВО ВРЕМЯ СПУСКА С ГОРЫ ЧЕГЕТ

Юрий Войленко


МЫСЛИ, НАВЕЯННЫЕ ВО ВРЕМЯ СПУСКА С ГОРЫ ЧЕГЕТ ВО ВТОРНИК ПЕРЕД ВЫЛЕТОМ В "ТРУБУ"




Каждый раз в начале года, когда снег пушистый ляжет

На унылые утесы, ели, сосны, косогоры,

Замирает сладко сердце от предчувствия надежды,

Что удастся, наконец-то, наточить на лыжах канты

И кометою летучей по снегам по тем промчаться,

Рассыпая искры снега под палящих горным солнцем,

И на виражах вздымая вихри длинные метели,

Радугой насквозь пронзённых.



Будут сосны удивленно вниз глядеть на это чудо,

Так мелькающее быстро мимо гордых их подножий.

И макушки наклоняя, будут сыпать потихоньку

Мелкий снег с зелёных веток.



Ну, а лыжник упоённый, весь в сыпучем лёгком снеге,

Поглощал озон, снежинки, поглощал он километры,

Лихо падая в долину по крутому косогору,

Чтобы вновь дав-кабардинцу, рубль, согревшийся в кармане,

Сесть в холодную канатку и подняться к острым пикам,

Чтоб опять рвануть в долину...





А потом, устав от ветра, от колючего мороза,

Он отцепит эти лыжи, водрузит их в вестибюле,

И расправив гордо плечи, пойдёт тихо к стойке бара.

Тихо скажет кабардинцу, но уже совсем другому,

Чтобы тот налил из турки чёрный кофе по-турецки,

На песке закипячённом.



Кабардинец наливает для души напиток в рюмку,

Согревающий напиток под названием чудесным,

Тот, что долго так томился в толстой бочке с обручами,

И потом, попав в бутылки, он явил всем изумлённым

Цвет свой бронзово-лучистый.

И согрев его в ладонях, можно получить с избытком





Крепость, сладость, ароматы - всё это в одном бокале.

Водрузит он это благо на уютный низкий столик

И закурит сигарету.

А затем, уткнувшись носом в ароматный чёрный кофе,

Ощутит он жажду жизни и с такой огромной силой,

Что не выразить словами.



И откинется в глубоком кресле мягком и уютном,

Длинные отбросив ноги в жёстких ботусах тяжёдых.

Он оценит обстановку. И наткнётся вдруг случайно

Взглядом острым и прозрачным , от загара посветлевшим,

На такую незнакомку, чей ответный взгляд манящий

Даст понять ему бедняге, что сегодня состоится

Праздник дивного братанья.

Нужно только потянуться к ней сквозь дым от сигареты,

Имя женское запомнить и назначить час братанья.





Раньше это называлось в альпинистском нашем детстве

Летом, тёмною порою, когда лагерь спит усталый,

Тишина легла в долину, светит только ясный месяц,

Раньше это называлось: отойти,покеросинить.



Этот термин вездесущий давние имеет корни:

Ведь когда электролампы не пришли ещё в ущелья,

И палатки освещались хлипким пламенем горелки,

Чей фитиль был нижним краем погружен в огнеопасный

При плохом с ним обращеньи всем известный керосин,

У каких-то альпинистов вдруг исчезло это пламя.

И один из Прометеев, прихватив с собой подругу

(для страховки, очевидно) и пустые две канистры,

Потащился полегоньку вниз за светом и огнём.



И пришли они обратно в день, когда их уж не ждали,

Проблукав за керосином по лесам и мшистым травам

Ровно трое с чем-то суток.

Вид начальства был ужасен. Но узрев свои канистры,

Чрево коих распирало от избытка керосина,

Он простил несчастных этих.

И с тех пор по всем долинам, лагерям, ущельям диким

Раздается вечерами тихий шепот задушевный:

"Ну, пойдем, покеросиним..."

Новички и ветераны благодарны этой паре за создание

За создание простого и надёжного признанья





На альпийских наших базах каждый вечер у кострища

Заседал народ с гитарой. И отряхивая искры,

Пели песни наши барды, задушевные, лихие,

Острое струилось слово.

Многих бардов уже нету, песни старые забыты.

Жизнь идет, но нет тревоги, что исчезнет вдруг случайно

Всем известный керосин...



Близился уж час отбоя, хрипли глотки. А у бардов

Так давно болели пальцы от гитарных струн упругих,

И поленья покрывались серым пеплом - одеялом.

И тогда кольцо поющих потихоньку распадалось,

И попарно устремлялось под полог уютный леса.

И в урочный час проверки на своих законных ложах

Многих уж не доставало к огорчению дежурных.



Так идёт от лета к лету. Укрепляется надежда,

Что обычай этот странный, утвердившись на пространстве,

Ограниченном горами, в бездну Леты уж не канет.

Потому что с каждым годом тыщи новых альпинистов

Устремляются в ущелья, где родился тот обычай.

И рассказывая дома всем друзьям и всем подругам

О своих ночных геройствах между тяжких восхождений,

Они очень расширяют круг желающих увидеть

Эти дивные пространства

И к обычаю хмельному хоть на двадцать дней приникнуть.









Мы оставили героя в размышлении глубоком

О величьи тайн природы и о том, что эти тайны

Разгадать никто не в силах...

Тихо, медленно, как мёд, эта ночь текла-лилася,

И тихонько растворилась в бликах утреннего солнца.

И расстались они оба в изумленьи благодарном

Пред могуществом природы, прежде долго в них сокрытом.