На вершину в одиночку

На вершину в одиночку

Нанга Парбат! Название, знакомое всем альпинистам. Миллионам людей. У нее есть множество прозвищ. Гора ужаса. Гора скорби. Кровавая гора. Взмывающийся в облака гигант, который поглотил уже 31 человека. Она просто принимает жертвы и не дает ничего взамен. Безжалостно царствующая власть, которая притягивает людей и больше никогда не отпускает.



Все мы слышали историю одинокого, огромного северо-западного пика Гималаев. Нереализованные мечты людей, напрасные усилия, ужасающие трагедии, которые разыгрывались на его склонах. Мы знали, что случилось в 1895, в 1932, в 1934, в 1937, в 1938, в 1939 и 1950 во владениях его величества. И вот теперь настал наш черед….


Были ли мы достаточно сильны, чтобы решиться на столь отважный поступок? Могли ли мы пойти по тропе предшественников, которые были до нас, боролись, атаковали, защищались, и, в конце концов, все же, не выстояли? Могли ли мы победить там, где другие одержали поражение? потерпели неудачу? Щекотливые вопросы, однако, о них задумываешься всегда с радостью. Радость в предельном, необыкновенном приключении, радость в испытании своих собственных сил. Мы представляли себе гору и ее покорение в наших мечтах. Мы ожидали многого. Мы испытали больше...

Вальтер Фрауенбергер, Ганс Эртль, Герман Буль.

Третье июня 1953. Наконец, приходит время, светящаяся стрелка подходит к отметке в час. Я вылезаю из спального мешка, одеваюсь, тщательно шнурую ботинки. Затем наматываю гетры, что никогда и раньше не было лишним. Сегодня я надеваю даже подштанники из синего «нинофлекса». На мне 3 комплекта нижнего белья. После нескольких попыток мне удается зажечь горелку, и разогреть напиток.

Полвторого, пришло время будить Отто.
„Отто – вставай, пора! " кричу я ему.
Никакого ответа, он вообще не реагирует. Неужели он так крепко спит?
Уже два часа. Отто все еще не шевелиться. Я не понимаю, в чем дело.

„Отто, что случилось, ты обессилил? Сегодня, когда мы идем на штурм вершины, проделав немалый путь! " я пытаюсь приободрить его.
„ Да, у меня просто нет сил" - доносится из спальника. Я начинаю злиться. Складываю рюкзак, принимая решение идти в одиночку. Сало, глюкоза, концентрат «овоспорт» и несколько ломтей хлеба, за ними следует теплая одежда, моя камера „Agfa Karat”, маленькая походная фляга с чаем и стальные кошки – все исчезает в небольшом рюкзаке. В добавок я беру еще пакет с сухофруктами, пакистанский флаг и конечно же свой тирольский флажок. Затем на всякий случай еще несколько таблеток падутина, средства против обморожений, усиливающего циркуляцию крови, и нескольких таблеток первитина на самый крайний случай.

Когда я уже выхожу из палатки – два часа тридцать минут, то замечаю, что Отто проснулся. Может сейчас он все же решится пойти? Короткий диалог - да, он идет. Я кладу сало в его рюкзак, чтобы не нести все самому. „Догонишь меня где-нибудь, а я пока не буду терять время и пойду вперед! " С этими словами я выхожу из палатки.

Маршрут восхождения.

Ветер почти утих. Великолепное звездное небо нависает надо мной. Жутко холодно. Луна убывает. Её призрачный тонкий серп освещает острое ребро фирна к Серебряной седловине. Как лента из яркого чистого серебра перекидывается изогнутая ледяная равнина между обеими темными зубцами.
Ледоруб пристраиваю за лямкой рюкзака, и опираюсь на две лыжные палки. Глубокий снег затрудняет мне продвижение. Надеюсь, что не весь мой путь будет таким. Я поднимаюсь к ребру, однако, и здесь тоже равномерный глубокий снежный покров. Надвигается огромная тень. Небоскребом возвышается передо мной снежная стена. Здесь располагался в 1934 году лагерь VII. Но, та экспедиция замечательных альпинистов кончилась ужасающей трагедией. Грусть охватывает меня. Но не нужно думать о смерти. Не нужно задумываться, когда ты один...



Через крутой желоб я выхожу на ребро. Снег все еще пугающе глубок. Наконец, я вижу склон с меньшим количеством снега, но при этом, более крутой. Справа замечаю глубокую пропасть, и смотрю в черную бездну. Дальше склон становиться все более отвесным и мне приходится одеть кошки. Единственный звук, раздающийся сейчас на горе - это хруст фирна, компостируемого зубьями моих кошек. Меня снова подгоняет пронизывающе холодный ветер. Теперь он дует с южной стены вверх, принося леденящий холод. Я прикрываю лицо и пытаюсь придерживаться северного склона. Один за другим следуют отвесные подъемы.

Огромные выносы снежных карнизов нависают на юг. Опять глубокий снег, наметенный ветром, затем крутой желоб. Справа и слева виднеются жандармы, торчат отдельные скалы. Видимость не очень хорошая, но я знаю, что один лишь неверный шаг и я окажусь на глубине в тысячу метров. Лунный свет больше не освещает мне путь, луна скрылась за серебристым склоном. Однако, мой путь не так уж сложен, я пересекаю крутые склоны на северной стороне и остаюсь доволен своими успехами. Два вдоха на шаг - это не много.

Маршрут № 1, видимая часть пути Г.Буля.

Ребро становится более крутым, и я подхожу все ближе к зубцам Серебряных скал. На северо-востоке образуется полоса света, через каракорумский хребет медленно переползает огненный круг солнца. День обещает быть великолепным. Вплоть до самого горизонта небо ясно, а в долинах все еще клубиться туман. Там, внизу, еще, пожалуй, спят.



Пять часов. Я сажусь в снег, съедаю несколько кусочков хлеба и наблюдаю за игрой света предстоящего дня. Передо мной все больше открывается мир чудес. Ранее лишь воображаемые виды, теперь открываются перед моим опьяненным взором. Там широкая башня вершины, это должна быть Музтагтауэр, справа от нее множество темных скал, похожих на Доломиты. Я оборачиваюсь. Теперь я вижу внизу маленькую точку, похоже, что это Отто. Он должен был выйти еще час назад.

Солнце уже светит в полную силу, я ощущаю приятные ласки его лучей. Все ближе проявляется тонкая линия Серебряного седла. Там что-то проблескивает, может это чистый лед? Через полчаса я должен быть там. Впереди огромные карнизы. Я снова поднимаюсь. Опять под ногами снежный склон, на котором местами проглядывается лед. Теперь я стою на блестящей ленте чистого льда. Очень аккуратно вбиваю кошки в склон. Крайне внимательно, так как малейшая неосторожность, только один неверный шаг и все кончено.
Через полчаса я хотел быть наверху? Я иду уже час и все еще нахожусь на большом расстоянии от Серебряного седла. Виноват прозрачный воздух, который лишает чувства ориентации в пространстве. Наконец, через два часа передо мной открывается огромное снежное поле, заструги высотой в несколько метров, между ними голубой, чистый лед - Серебряная седловина, ворота к вершине!



Напряженно я продолжаю подниматься все выше и выше. Что ожидает меня впереди? Но склон никак не выполаживается! Впереди виднеется острая снежная вершина, все выше вздымается она надо мной. Предвершина! Теперь я вижу огромный снежный склон и плато. Я нахожусь в желобе Серебряной седловины, на краю фирнового поля, на высоте 7450 м. Снова я позволяю себе упасть в снег. Небольшой глоток из фляги. Отто сейчас как раз в начале перехода. Справа и слева две могущественные колонны Серебряных зубьев, западный слишком острый, и меня охватывает восторг.

Раскинувшись вдоль долины Инда, лежат Гиндукуш и Каракорум. Взгляд переносится еще дальше вперед, где должны быть горы Памира.
Я не могу задерживаться надолго, путь еще далек, нельзя терять время. Я еще раз задумываюсь: должен ли я ждать Отто? Но он меня, пожалуй, уже не догонит, следующий отрезок пути страшно труден, постоянные подъемы и спуски, жандармы, ледовые стенки! Опираясь на палки, надо карабкаться по снежным и ледовым склонам, перепрыгивать через трещины. Вздыбленная, внезапно застывшая водная поверхность! И я должен пройти таким образом 3 километра?



Мне казалось, что это не так долго ... Но это долго. Это еще дольше. Это бесконечно. Медленно свинцовая усталость пробирается во все конечности. Я обессилен. Что это? Зона смерти? Высотомер показывает 7 500 метров. Я знаю, что есть альпинисты, которые отлично себя чувствуют на такой высоте. Без искусственного кислорода, также, как и я. И, все же, я вполне адаптирован к высоте. Однако на каждый шаг требуется уже пять вдохов. Следующий этап страшно труден. Солнце греет еще сильнее, будет не просто тепло - жарко! Вдобавок этот сухой снег, холодный воздух, солнце безжалостно обжигает, выпаривает тело, сушит слизистые и давит грузом весом в сотни килограмм на человека. Становится невыносимо. Я сажусь в снег – и пытаюсь найти что-то съедобное. Если бы только у меня было с собой сало! Я представляю себе, как мог бы откусить кусочек. Но оно в рюкзаке у Отто. Итак, снова в путь.



Я с трудом поднимаюсь. Все чаще приходиться делать привал, останавливаться на отдых. Тащусь вперед по краю высокогорного плато. Возможно, с юга подует свежий ветер? Пока что воздух необыкновенно спокоен! Может так всегда за несколько дней до начала муссона? Нечасто выпадают те дни, когда на такой высоте безветренно. Это время чуть ли ни самое опасное, оно предвещает наступление нежданного ненастья.

По крутому склону поднимаюсь вверх к Предвершине. Десять часов утра. Я ложусь в снег и кладу голову на свой рюкзак. Похоже, я еще нескоро смогу встать... Там снаружи, в Серебряной седловине, маленькая точка - это Отто. Было бы хорошо, если бы приятель был сейчас со мной. Не только из-за сала. Я так устал - или это только голод, или жажда, или я действительно так переношу высоту? Теперь я смотрю через равнину на Бацинскую зазубрину, почти по горизонтали, и, вроде, не так уж далеко отсюда. Однако, путь на Предвершину преграждает отвесная скальная стена, южные ее склоны вертикально обрываются в долину. Попытка пройти там была бы самоубийством! Как я смогу подняться на вершину, минуя Предвершину? Я ломаю голову над этим вопросом. Возможно, северная сторона окажется легче, дела там пойдут лучше! К вечеру я смог бы вернуться назад. Но тогда я должен избавиться от кое-какого груза. Рюкзак давит мне на плечи. Он не так уж тяжел, но сейчас я чувствую каждый грамм. Еще взгляд на Отто. Кажется, точка замерла на одном месте. Я не могу ждать.



Оставляю рюкзак в расщелине, завязываю анорак вокруг талии, прикрепляю ледоруб как меч на бок, фляга, запасная одежда и флажок исчезают на дне сумки, я вставляю новую пленку в фотоаппарат, и, опираясь на палки, продолжаю путь. Тут до меня доходит, что толстый свитер остался в рюкзаке...

Но у меня нет сил вернуться хоть на шаг. Я убеждаю себя, что тонкий пуловер, который на мне, не так уж плох. К вечеру я должен вернуться на это же место. В первую минуту я чувствую себя лучше, но вскоре снова появляются уже привычные для меня ощущения. Подъем после каждого привала требует нечеловеческих усилий. Лучше бы я остался лежать и заснул . Для глаз приятен темный задний план, который открывается за Серебряной седловиной. С каким удовольствием я бы снял надоевшие снежные очки, однако, даже при фотографировании это не возможно сделать. Свет слишком яркий. Там и сям встречаются отдельные скалы, которые являются безошибочными ориентирами и по которым, я надеюсь найти обратную дорогу.

Я нахожусь уже на высоте 7800 м, чуть ниже Предвершины, и иду вдоль северного склона. Если я оборачиваюсь, то вижу, маленькую, с ноготок, фигурку Отто, виднеющуюся за Серебряной седловиной. Похоже, он сдался, так как я не наблюдаю никакого движения. Итак, я продолжаю свой путь в одиночку. Все увереннее приближаюсь к Предвершине. Но я все равно недоволен. Одно понижение в гребне следует за другим. В сорока метрах ниже Предвершины миную маленькую зазубрину, торчащую из фирнового склона. Короткий участок ведет на макушку Предвершины. Но я не полезу туда. Я должен экономить силы.



Подо мной теперь Диамирская стена, безопасный переход, однако, мне придется спуститься немного вниз. Должен же быть вариант обхода Бацинской зазубрины. Впереди крутой, скальный склон. Целина. Здесь еще не ступала нога человека. Особенно мучительно переношу я теперь необходимость потери высоты. Если бы я пошел по левому склону, то мне не пришлось бы сейчас спускаться по столь отвесной скале! Ее преодоление кажется мне невозможным. Я еле-еле могу удержаться на ногах. Снова и снова сажусь на скалу передохнуть, непреодолимо тянет в сон, чувствую себя страшно усталым, но я должен идти дальше. Цель все еще манит, демоническая тайная сила тянет меня вперед, заставляет ставить одну ногу впереди другой.

Я снова поднимаюсь, осматриваю скалу, кажется, проход есть. По крутому желобу, покрытому льдом, спускаюсь вниз. Затем боязливый вопрос снова беспокоит меня: смогу ли я достигнуть своей цели, хватит ли у меня сил, чтобы вернуться сюда? Я вспоминаю о первитине. Я знаю о его стимулирующем действии, но также и о противопоказаниях, и у меня происходит борьба с самим собой. Тело ждет помощи, однако, дух запрещает. Вероятно, я буду чувствовать себя так до самой Бацинской зазубрины.

Наконец, в два часа дня я стою там, в глубокой впадине между Предвершиной и основной вершиной, на высоте 7 820 м. В бессилии я падаю в снег. Меня мучают голод и жажда, но я должен сберечь последний глоток . Наверное, первитин все же поможет. Через пару часов я должен быть снова на этом же месте, и его действия вполне должно хватить на это время. Я кладу две таблетки в рот и жду действия. Ничего не происходит, я ничего не чувствую. Или все же помогло? Иначе я вообще остался бы здесь навсегда? Нет, об этом даже не стоит и думать!



Я снова встаю, поднимаюсь вдоль огромной галереи карнизов, и теперь вижу перед собой скальное ребро. Часто я рассматривал его из четвертого лагеря, и теперь оно передо мной. Я был скептичен. Теперь мой пессимизм подтверждается. Острое скальное ребро взмывает ввысь. Башни скалы смотрят на меня сверху вниз, приглашая рискнуть. Они сильно заснежены и покрыты льдом. Справа нависает отвесная стена, в 100 метрах от Диамирского склона. Как же мне пройти это место, я не вижу отсюда ничего кроме южной стены. Привычно осматриваю также правый склон, в поисках пологих участков. Если я не смогу подняться прямо вверх, то траверс будет единственным выходом.

Я стою на фирновом ноже, упирающимся в начало скального ребра и смотрю вниз на Рупальскую впадину на высоте 5000 м. Я безразлично воспринимаю эту картину, я уже слишком апатичен, чтобы эти впечатления могли взволновать меня. Вероятно, дела пойдут на скале лучше, возможно серьезного лазания не будет?
Силы возвращаются ко мне, но лишь на мгновение. Затем снова приходит истощение. Лишившись сил, я вынужден остановиться и отдыхать дольше, чем обычно. Я балансирую на лезвии ножа. Чтобы обойти справа острые отвесные скалы, я должен выйти на снежный карниз. Удержит ли он?



Передо мной вертикальная ступень. Надо надеяться, что у меня хватит сил! По забитым снегом расщелинам я пробираюсь на несколько метров выше. Из последних сил делаю несколько шагов и через минуту уже лежу на плато. Поднимаюсь. Впереди - все еще очень далеко - вершина. Нельзя расслабляться. Теперь я уже не могу сдаться! Я не хочу смотреть вперед , такое впечатление, что вершина не приближается. Я начинаю сам выбирать цели! И, таким образом, я стараюсь глядеть лишь на самую близкую точку, находящуюся в нескольких метрах, ставить перед собой посильные задачи и решать их. Я останавливаю взгляд на ближайшем участке скалы, а затем, по мере того как поднимаюсь все выше, перевожу его на еще 10, еще на 20 метров. Теперь вершина больше не интересует меня. Я не думаю о ней, вообще не думаю. Я иду и иду, я лезу и лезу, проходят часы. Я думаю, только о том, чтобы двигаться вверх, вижу только то, что находится в нескольких метрах впереди. Опыт прошлых восхождений приучил меня достигать поставленные цели. Нынешний страх и нежелание бороться до конца вызвано только невероятной слабостью, которой у меня никогда раньше не было.

Но здесь все по-другому. Проявляется непонятное, непреодолимое стремление, которое подчиняет изнуренное тело. Ребро теряет крутизну, но ощетинивается жандармами. Я думал, что самое ужасное уже позади, но неожиданно передо мной вырастает крутая башня жандарма. Многочисленные скальные выступы преграждают путь, и мне придется сделать остановку помимо собственной воли. Приблизительно в 60 метрах вздымается прямо передо мной вертикальная стена. Ее склон покрыт льдом и снегом. Неужели я должен теперь, почти достигнув цели, отказаться от всего и повернуть назад? Кажется это единственный выход! Я считаю, что пройти эту стену невозможно. У меня нет ни веревки, ни какого либо другого снаряжения, которое могло бы сейчас сгодиться. И я совсем один! Больше не смотрю на южную сторону и пытаюсь использовать единственную возможность обойти жандарм с севера. Перехожу опасную расщелину в скале, в то время как хрупкий лед вибрирует у меня под ногами. Передо мной торчат скальные иглы. Я огибаю кант, и, пройдя 30 метров, оказываюсь перед провалом. В пяти метрах подо мной крутой, частично заснеженный желоб. Но как мне через него пройти? Я готов идти на крайний риск, если это поможет! С кошками на ногах я лезу по крутой скале. Это единственная возможность прохода.



Надеваю перчатки, цепляюсь за обледенелые стены расщелины, как я часто делал в других горах. Теперь дело должно пойти быстрее! Осталось всего 10 метров. Зубья кошки застревают в тонкой щели скалы, пальцы ослабевают. Это тяжелейшее лазанье можно сравнивать с ключевыми участками "зальцбургского пути" на Восточной стене Ватсмана. Я уже совсем забыл о том, где нахожусь и больше не думаю, что я на Нанга Парбат. Только одна мысль управляет мной – «я должен выдержать».

Стискиваю зубы, еще несколько тяжелых метров, пальцы уже разжимаются, но, наконец, я нахожу проход. Рядом со мной вертикально стоит плоская стена. Я еще ни разу не был так близок к срыву. Но мне надо дойти до расщелины. Здесь можно пройти. Кошки царапают гладкую скалу. Я собираю все оставшиеся силы, и стараюсь не смотреть в пропасть. Эти несколько метров впереди – сейчас самое главное, это мой мир. От этого лазанья окончательно выбиваюсь из сил. Снова это неприятное чувство в пальцах, но оно пройдет, всего несколько метров, и я пройду этот участок. Наконец, я стою в желобе. Это были страшные минуты.

Башня осталась позади . Еще один небольшой уступ, и я выйду на заснеженное поле. Напряжение ослабевает. Теперь я снова на Нанга Парбат! Зловещая усталость охватывает меня. Иду против ветра. Снова знакомые уже мне перепады высот, только их теперь еще больше - или мне кажется это из-за обезвоживания? Каждый метр - испытание силы воли, я заставляю себя, и, наконец, выхожу на край склона. Высота примерно 8 000 метров. 6 часов вечера. Осознав это, я пугаюсь. Мне предстоит еще как минимум один час пути. Но я больше не могу! На первый взгляд вершина кажется теперь очень близкой, но я не в силах дойти до нее. Для моего состояния она находится бесконечно далеко. Последний глоток из фляги, он должен помочь!



Чай обладает все же чудесным действием. Я чувствую себя посвежевшим, и, оставив ненужные вещи, снова иду вверх. Только лишь ледоруб, флаг и фотоаппарат сопровождают меня. С немыслимым трудом тащусь вдоль ребра скалы. Я знаю, здесь приказывает только дух, который не думает ни о чем, кроме того, чтобы идти вверх. Тело уже давно отказалось повиноваться. Как в самогипнозе двигаюсь вперед.

Достигаю подножья вершины. Над собой я вижу выступ скалы, самую высокую видимую точку. За ним должна быть вершина. Далеко ли еще? Надеюсь, мне хватит сил! Все время этот страшный вопрос занимает меня. Я не могу больше держаться прямо и представляю собой лишь обломки человека. Ползу на четвереньках и медленно продвигаюсь вперед, расстояние до выступа скалы, к которому я стремлюсь с боязливым интересом, сокращается. Что же за ним?



Я приятно поражен. Остался лишь маленький отрезок пути, небольшой снежный склон, только несколько метров, и от этого мне уже легче идти...

И вот я наконец стою на высочайшей точке этой горы, на вершине Нанга Парбат. Высотой в 8 125 м.
Нет места выше, чем эта маленькая ровная снежная площадка, два холмика и спадающие в разные стороны склоны. Семь часов вечера. И вот я стою здесь, первый человек на этой вершине со времен сотворения мира, достигнув своей цели! Однако я не ощущаю хмельного счастья, ликующей радости, обычного чувства торжества победителя. Я еще не осознаю всю важность и ответственность произошедшего события. Я обессилен! Со смертельной усталостью падаю на колени, автоматически, как на тренировке, вбиваю ледоруб в снег. Семнадцать часов я в пути, каждый шаг был тяжелой борьбой, неописуемым усилием воли. Я рад тому, что не придется больше подниматься вверх, продумывать свой путь и глядеть на вершину с мучительным вопросом, смогу ли я дойти?



Достаю из куртки флажок и привязываю его к древку ледоруба. Солнце уже скоро уйдет за горизонт, и я должен торопиться, если хочу сделать несколько снимков. Стоя на коленях делаю снимок - на переднем плане ледоруб с флажком, а за ним Серебряная седловина, часть высокогорного плато и обрыв. Там внизу уже давно двигаются вечерние тени, и отчетливо просматриваются снежные заструги на Серебряном седле. Я вижу ребро, уходящее к лагерю V и далее, теперь гораздо ниже, вершины Гиндукуша и Каракорума.

Заканчивается пленка, и я ее перематываю. Осторожно открываю заднюю крышку моего „Карат 36 ", ведь я представляю себе значение этих кадров, и вставляю новую "Agfa Color". Несмотря на мое полное изнеможение, сознание точно контролирует эти процессы. Желание друзей по клубу исполнено, я снимаю свой флажок, и теперь укрепляю на ледорубе, как было условлено, пакистанский флаг! Быстро отщелкиваю еще несколько кадров - освещение уже ухудшается, включаю вспышку. "Выстрел" в сторону предвершины, один к пику Ракхиот, вниз к лагерю V и еще непосредственно вниз в сторону Рупальской долины, чтобы запечатлеть этот волшебный вид. Доказательств моего пребывания на вершине достаточно. Выключаю фотоаппарат.



Теперь я могу спокойно наслаждаться раскинувшейся панорамой . Крутые склоны спадают в разные стороны от маленькой площадки вершины и заканчиваются где-то далеко внизу, в долине. Они полностью исчезают из виду лишь у самого подножья. Горы как будто парят в воздухе, они не связаны с землей и стоят в отрыве от мира и человечества. Я чувствую себя как на крохотном островке посреди огромного океана. На севере, на расстоянии более чем 100 километров, стихают, как гребни волн, высокие горы. На востоке ровное море из бесчисленных вершин, покрытых льдом, неизвестных, неисследованных - это Гималаи. Однако, это только скромная часть этих могущественных гор, которую я могу разглядеть отсюда. На западе, так далеко как хватает взгляда , вал гор разбивается, и только юг спадает глубоко на черную, туманную равнину: Индия и Пакистан. Непосредственно подо мной, холмистым ландшафтом, цепь пятитысячников.

Небо безупречно, далекое и широкое без единого облачка. Такой тихий пейзаж успокаивает. Солнце опускается за череду гор, и мгновенно становится ощутимо холодно. Направляюсь в сторону спуска. Как доказательство восхождения - все же никто не видел меня - и как одновременно символ , оставляю на вершине мой ледоруб с флагом Пакистана, белым месяцем со звездой на зеленом фоне. Кроме того, я собираю на вершине небольшой тур из камней - однако, довольно скоро бросаю эту затею, слишком утомительно, и к тому же того, что я уже соорудил, будет достаточно. Видно, что тур создан руками человека!

Последний взгляд назад - и я отворачиваюсь. Вдруг я вспоминаю об еще одном обещании, возвращаюсь, и ставлю на самую высокую точку маленький камень - для моей жены, которая ждет дома и беспокоится. Это странным образом влияет на мое самочувствие. Внезапно я чувствую себя гораздо лучше. В чем причина? Вероятно, все же, достижение цели? В тех местах, которые я с таким трудом пролезал при восхождении, я прыгаю теперь почти от камня к камню и быстро спускаюсь к оставленным мною в расщелине скалы вещам.

Мне известны все трудности скального ребра, которое уходит вниз. На спуске они не станут легче. С последней башни скалы можно было бы спуститься по веревке. Но у меня нет веревки! Таким образом, мне не остается ничего лучшего, чем спуск в обход по склону.

Передо мной ледяное поле, ниспадающее вниз и исчезающее из поля зрения. Наверное, по нему я и спущусь. А трещины, надеюсь, идут ниже. Все же, при подъеме я неплохо изучил правый склон, и там было несколько вариантов. Хотя здесь тоже нормально, я могу спуститься на 400 метров, а потом подняться к Предвершине. Там внизу должно быть ребро, по которому шел 58 лет назад Маммери, один из величайших альпинистов всех времен. Нанга Парбат и его ледники стали этому отважному человеку надгробной плитой. Нанга Парбат, на чью вершину я осмелился ступить первым. Я еще не могу осознать этот факт. Я хочу только снова в долину, к людям, в жизнь...



Быстро спускаюсь по склону в северном направлении. Склон смотриться хорошо, только как же мне идти дальше? Кошки чудесно мне помогают, но даже две палки не могут заменить ледоруб. Однако, лучше сейчас без ледоруба, чем позже без палок. Я надеюсь, что буду в Бацинском седле до наступления темноты, чтобы уже ночью при лунном свете пройти через высокогорное плато к лагерю V.

Внезапно у меня в левой ноге появляется свободное и легкое чувство. Что это? Испуганно я вижу, что ремень кошки исчезает подо мной. Потеря кошки может стать для меня фатальной. Быстро подхватываю кошку. Но у меня нет ремня, чтобы привязать ее, нет даже кусочка веревки. И даже если бы был - как я смог бы привязать кошку, находясь в таком месте и таком неустойчивом положении?

Я стою на одной ноге, и опираюсь на обе палки. Справа и слева, впереди меня и за мной крутой, заснеженный и покрытый льдом, склон. Как я смогу здесь пройти? Я пытаюсь выцарапать небольшую ступеньку. Мне это удается. Этой ступеньки достаточно для того, чтобы нога в ботинке без кошки, могла твердо продержаться то время, которое потребуется на то, чтобы другая процарапала следующую ступень. Авантюрный проход. Так я добираюсь до снежного ребра.

Дальше я уже не могу спускаться. Я пытаюсь пересечь склон по самому короткому маршруту, перехожу от одного ребра к другому, до тех пор пока не чувствую скалу под резиновой подошвой. Я передвигаюсь как лунатик. Только таким образом можно объяснять то, что я одолел этот склон...

Снова я нахожусь в расщелине за крутой башней скалы. Все же, здесь я иду быстрее. Лазанье занимает все мое внимание, так что я почти забываю про высоту. Скала становится боле пологой. Я спускаюсь вниз все более уверенно.
Но вдруг начинает смеркаться! Наступает ночь? Я был слишком занят, чтобы следить за временем! Лихорадочно ищу лучшее место, так как здесь я не могу даже стоять. Неожиданно быстро становится совсем темно. Здесь, по-видимому, не бывает даже сумерек. Где же найти удобное место, чтобы переждать?



Наконец, чувствую что-то гладкое и плоское под собой – я спасен. На полочке хватает места обеим ногам. Но она слишком маленькая, для того, чтобы сидеть, поэтому мне придется пережидать стоя. Чуть ниже, возле ребра, я вижу черную тень, возвышающуюся над стеной. Огромный блок. Там я мог бы даже сидеть или лежать! Однако, скала там слишком гладкая, покрытая льдом, и в темноте очень рискованно перебираться туда.

Я должен удовлетвориться, пожалуй, своим теперешним местом. Надеваю на себя все теплые вещи, которые у меня есть, шерстяную шапку натягиваю на уши, капюшон надвигаю поглубже, две пары перчаток, хорошо застегиваюсь. Таким образом, я собрался переждать ночь. В качестве спинки мне служит стена, наклоненная под углом 50-60 градусов. Как бы мне сейчас пригодился теплый свитер! Но он далеко, в оставленном рюкзаке. За исключением свитера я снабжен превосходно. Хоть у меня нет сейчас моего рюкзака и веревки, чтобы подстраховаться, но все же мысль о предстоящей ночи не пугает меня слишком сильно. Я – сама невозмутимость. Смотрю еще раз на часы- 9 часов вечера. Надо надеяться, погода продержится хорошей.



Внезапная усталость охватывает меня. Я едва могу держаться прямо. Голова откидывается назад, веки тяжело опускаются, я впадаю в дрему ...

Внезапно я просыпаюсь, поднимаю голову. Что это? Где я? Испугано я восстанавливаю события: я на крутой стене скалы, один - на Нанга Парбат, подо мной зияющая пустота, черная пропасть. Я заставляю себя не спать, но снова и снова сон одолевает меня. Я постоянно дремлю, и лишь чудом не теряю равновесие.

Где же мои палки? Внезапный страх! Спокойствие! Спокойствие! Вот же они лежат. Я цепко хватаюсь за них. У меня по спине пробегает озноб, но это уже не страшно. Я знаю - эта ночь будет жестокая. Такое ли сильное у меня чувство воли, что я не ощущаю больше физической боли? Все же, должно быть, очень холодно, наверное, около минус 20 °C! Я надеюсь на луну. Она должна выйти в полночь, и при ее свете я смогу спускаться. Значит, эта ночь будет не такой долгой. Я провожу время в полудреме. Когда я снова открываю глаза, плато отливается серебряным цветом.

Там, внизу, Предвершина, Северная вершина, но они представляют собой лишь черные тени. Здесь тоже темно. Куда же подевалась луна? Она прячется за вершиной. Что же, мне придется провести здесь всю эту долгую ночь? Ожидать утра на столь крохотной площадке? Теперь это кажется мне почти невозможным.
Холод становится все более невыносимым. У меня замерзло лицо, и руки, несмотря на теплые перчатки. Я почти не могу пошевелить пальцами. Но главное, ноги! Холод пробирается вверх по моему телу. Пальцы ног уже онемели. Сначала я пытался двигать ими, топал ногами на одном месте. Но я не могу стоя здесь, размахивать ногами. Появляется то, чего я опасался. Я уже часто подмораживал ноги, но пока избегал серьезных обморожений.

Тело уже не подчинятся моей воле. Голод и жажда вновь напоминают о себе. Однако у меня ничего нет, чтобы утолить их. Медленно тянется время. Так медленно... Я больше не верю, что эта ночь когда-то закончится. Затем, наконец, появляется полоса света, все же, там, вдали за зубчатой грядой гор, поднимается все выше, новое утро! Оно как освобождение.

Наконец, угасает последняя звезда – наступает утро!
Медленно я прислоняюсь к скале, правая рука все еще сжата в кулак, а левая обхватывает железные палки. Ноги одеревенели, ботинки замерзли и покрылись инеем. Первые солнечные лучи встречают меня. Как же все-таки приятно ощущать их тепло. Я снова начинаю движение, пересекаю расщелину в обратную сторону. Как пройти теперь этот участок пути! Это опасно вдвойне, утром ужасно скользко. Я спускаюсь глубже в желоб, бесконечно долго - все еще только с одной кошкой, вторая лежит в нагрудном кармане моего анорака.

Спускаясь дальше, я попадаю в снежный желоб, пересекаю его и снова оказываюсь у скал. Теперь я должен идти дальше вниз, до конца скал.
Еще один крутой подъем, вертикальная расщелина, мне снова трудно дышать - и, наконец, я стою в снегу. Стена отпускает меня, она лежит за мной. Застывшие снежные поля надвигаются на скалы предвершины. Снова не обойтись без кошек. Я пытаюсь укрепить вторую на ботинке. Каким-то образом я все же умудряюсь привязать ее, но уже после нескольких шагов кошка становится поперек подошвы. Терпеливо привязываю еще раз, однако, история повторяется через каждые 10-20 метров. Отвесный спуск впереди пугает меня.

Ноги болят от туго затянутых ботинок, передвигаться страшно утомительно, но, наконец, я подхожу к скалам, ниже Диамирской зазубрины. Уже полдень, как быстро бежит время. Страшная жажда мучит меня.
Пить больше нечего. Солнце горит внизу, ничто не мучит меня так сильно, как жажда. На скалах натечный лед, но нет ни единого ручейка, чтоб напиться. Мне предстоит подъем к Предвершине, она доставила мне множество проблем при восхождении. Я хочу еще чуточку отдохнуть и сажусь в снег. Внезапно мое сознание отключается. Как приятно передохнуть.

Раскрываю глаза, смотрю вокруг! Спал ли я? Смотрю на часы, прошел уже один час. Где я вообще нахожусь? Всюду вижу следы, а впереди - каменных мужчин! Я нахожусь на горнолыжной трассе? Постепенно до моего сознания доходит, что я сейчас на Нанга Парбат, на высоте почти 8 000 м – и один. Следы – это снежные надувы, а каменные мужчины - это башни скалы! Там наверху, у скал Предвершины, я вдруг слышу голоса. Кто-то зовет меня? Или это только ветер? Вероятно, мои друзья ждут наверху? С трудом снова встаю. Осыпи вокруг крутой скалы. Груда щебня ведет тропкой вверх. От камня к камню я стараюсь идти вперед, опираясь на палки. После каждого шага тело устало опускается на камни. Я полагаю, что мои силы на исходе.

Однако, я должен идти вперед! Сколько раз я повторял это себе? Я знаю, что у меня нет другого выхода, я хочу назад, к людям. Следовательно, я должен подняться по этой тропе. Мне понадобился целый час, чтобы пройти 30 метров. Все более невероятным кажется мне теперь вчерашнее восхождение. Впереди пологие снежные склоны, которые кажутся бесконечными.



Но я уже на Диамирском седле в самой глубокой впадине между Предвершинной и Северной вершиной.
Если бы я мог сделать глоток чая, единственный глоток - он помог бы пережить мне следующие часы. Все мои мысли заняты питьем, жажда становится адским мучением, вода становится смыслом жизни. Последний глоток я сделал вчера. Мне надо перебороть эту убийственную жару, эту сухость. Нёбо как солома, загустевшая кровь вязко пульсирует в голове.

В то время как я продолжаю карабкаться, мои глаза неотрывно смотрят на Серебряную седловину. Теперь я вижу какие-то точки. Обман? Нет, это должны быть друзья. Я хочу крикнуть, позвать их, но не могу вымолвить ни слова. Они идут ко мне. Должен ли я ждать их? Нет, расстояние слишком большое – и я иду им навстречу. Шаг за шагом, устало, спотыкаясь, механически. Когда я снова смотрю на волнистую заснеженную плоскость, точки исчезают – я ужасно разочарован – нет, все же там есть точки. Снова - нет – там пусто. У меня видения? Я один-одинешенек в этой бесконечной ледяной пустыне.

Голод становится почти так же невыносим как жажда! Я должен идти туда. Там рюкзак. Где - там? Я пересекаю бесконечные крутые склоны. Делаю долгий траверс. Все только из-за какой-то пищи. Я надеюсь, что от нее у меня появятся новые силы. Теперь я должен следить за тем, чтобы не повредить лодыжки болтающейся кошкой. Из-за неё я могу получить травму!

Снова я смотрю на Серебряное седло. Теперь я вижу точки в другом месте и различаю, что это скалы. Но я слышу голоса, совсем отчетливо. Я слышу свое имя:
„ Герман - Герман" Я слышу, как разговаривают люди, но никого не вижу. Что вводит меня в заблуждение? - Галлюцинации? Является ли это началом конца – трагическим исходом? Где же рюкзак? Я не могу найти его.
Мои следы еще видны, я спускаюсь по ним и иду вправо. Бесконечные подъемы и спуски, вверх и вниз. Я продвигаюсь очень медленно. Только мысль о еде подбадривает меня и заставляет двигаться быстрей. Я потерял след, но нет я отчетливо вижу отпечаток обуви – но куда идти по тропе, вверх или вниз? Я поднимаюсь, но меня снова охватывают сомнения.

Наконец, нахожу рюкзак. Я падаю и копаюсь в нем, нахожу упаковку Dextroenergen. Я пытаюсь проглотить таблетку, но она прилипает к небу, как мука. Единственный выход – я заедаю ее снегом. Я делаю это неохотно, так как понимаю, что последствия могут быть плачевными, но по-другому не получится.

Раздавливаю таблетки, смешиваю их со снегом и ем это пюре. Оно превосходно освежает и приносит ожидаемое легкое насыщение. Теперь я могу снова глотать, у меня появилась слюна и я смогу есть. Но вскоре жажда становится еще более нестерпимой, язык приклеивается к нёбу, горло дерет как об терку, и губы пересыхают. Снова я слизываю немного пюре, но оно освежает совсем ненадолго, жажда становится еще боле нестерпимой. Передвижение по снегу лишает меня последних сил, и этот путь по плато приносит невыносимые страдания.

Я иду очень медленно, не быстрее улитки, делаю для каждого шага до 20 вдохов. Каждые несколько метров падаю в снег. Только лыжные палки спасают меня в эту минуту и помогают идти, не смотря ни на что.
Я иду, падаю в снег и засыпаю. Когда просыпаюсь, веки тяжелые как свинец. Хочу подняться, но мне не удается, изможденно снова падаю назад. Силы на исходе. Видимо так наступает конец...

Но желание жить еще не угасло. Где же мои палки? Мне удается найти только одну. Где же вторая? Набегает страх. Этот страх пронизывает все тело. Я вижу, что вторая палка скатилась вниз. Ползу за ней на четвереньках. Ну вот, у меня в руках снова обе палки. Я поднимаюсь – стою на ногах - иду...



Теперь я смотрю на пик Ракхиот, вижу какую-то точку, палатку. Что виднеется там, на склоне - скалы или друзья? Расстояние очень большое, но я пытаюсь докричаться. У меня почти полностью пропал голос. Возможно, они видят меня? Я размахиваю лыжной палкой...

Дело идет к вечеру, солнце снова садится, и длинные тени падают на снег. Я пытаюсь собрать все оставшиеся силы. На меня надвигается вторая ночь под открытым небом! Я вздрагиваю от собственной тени, встаю и, шатаясь, иду дальше. Я уже больше не я - только лишь тень. И эти порывы ветра, которые страшно затрудняют путь!

Наконец, я стою в самом глубоком понижении плато, и только лишь несколько сотен метров отделяют меня от далекой, похожей на ворота, Серебряной седловины. Как ураган попадает сюда? Ведь со всех сторон вздымаются высоченные скалы. Я шатаюсь, как пьяный, падаю, ползу, стою, иду, спотыкаюсь. Я вспоминаю о перветине. Если что-то может мне сейчас помочь, так это он. Мне надо лишь чуточку сил, так как скоро я буду в палатке. Все резервы уже израсходованы, и я чувствую себя изнеможденным, кровь и слюна текут изо рта; он слипся полностью, и я с огромным трудом проталкиваю в горло три таблетки. Я считаю каждый метр, все ближе придвигается седловина.

В половине шестого вечера я стою в Серебряной седловине и смотрю вниз , на ледник Ракхиот, на лагеря. Весь склон лежит передо мной, как на ладони. Я вижу палатки в снегу. Открывающийся вид утешителен. Как если бы я увидел дом.

Я знаю, я спасен. Я нахожусь недалеко от приятелей, и это воодушевляет меня. Старые следы еще видны, и по ним я иду к ребру. Снова отвязывается одна из кошек. Рассержено выбрасываю ее. Я иду довольно быстро через ребро вниз, по снежному насту, и в 7 часов вечера, через 41 час после того, как я покинул это место, палатка уже недалеко от меня.



Ганс идет мне навстречу. Он не знает, как скрыть слезы радости и прикрывает глаза фотоаппаратом. Мы обнимаем друг друга, никто не может вымолвить ни слова. Я настолько истощен, что не могу произнести ни звука, а Ганс только радуется, что я вернулся назад. Мы садимся возле входа в палатку, и Ганс зовет Вальтера, который собирается спуститься вниз, чтобы освободить место для нас двоих. Вальтер счастлив, что теперь он может пожать мою руку, у него на глаза наворачиваются слезы. Бывают минуты, в которые даже настоящим мужчинам не стыдно плакать...

Ведь друзья не знали, что со мной, и могли ожидать самого худшего. Но они, несмотря на приказ, не хотели спускаться в базовый лагерь без меня. Они решили ждать до вечера. Затем они пошли бы до Серебряной седловины, над бесконечным плато, в направлении вершины. Не для того, что бы покорить вершину, а чтобы найти меня.

Великолепно, что есть такие друзья. В это мгновение я чувствовал себя так счастливо, как никогда раньше. Я еще не знаю, что все нижние лагеря на леднике Ракхиот пусты.



Я читаю радость и благодарность в глазах Вальтера и Ганса, по-отцовски они обеспокоены моим видом. Ганс наливает мне литрами чай и кофе; что помогает жизни снова вернуться в мое тело. Они вовсе не спрашивают, сделал ли я вершину. Это им безразлично. Главное, что я вернулся цел и невредим. Эта взаимопомощь - самое пронзительное переживание во время всей экспедиции. Теперь мы знаем: мы - не только члены экспедиции - мы стали друзьями! Вальтер снимает с меня ботинки, и только теперь я замечаю, что гора взяла с меня дань. Большой и указательный пальцы правой ноги бледны и бесчувственны. И как я не почувствовал этого при спуске? Теперь Вальтер борется с обморожениями.

Втроем мы впихиваемся в тесную палатку, а я все сообщаю и рассказываю и говорю - как водопад - как заведенный часовой механизм, который не может быстро остановиться. Я снова чудесно свеж! Не от нервов ли это? Я описываю им обоим тяжелый путь, и они внимательно выслушивают меня. Становится все спокойнее, и только в полночь я замечаю, что они уже уснули.

Я тоже пытаюсь заснуть, но все еще лежу в палатке с открытыми глазами. Я хорошо себя чувствую, я снова со своими друзьями, мне тепло и я в безопасности. Мысленно я все еще там наверху, и я все еще не могу осознать того, что действительно стоял на вершине Нанга Парбат.