ЗАБЫТЫЙ ГЕРОЙ НАШЕГО ВРЕМЕНИ. 1.

Предисловие от автора:
10 лет назад в самых первых номерах "ЭКС"а я опубликовал две части трилогии «Стена», посвященной покорению одного из самых неприступных и величественных горных образований мира - Южной стены Лхоцзе.
В первой части рассказывалось о том, как с начала 70-х стену атаковали «звезды» мирового альпинизма, предпринявшие почти полтора десятка безуспешных попыток.
Вторая часть была посвящена культовой фигуре мирового альпинизма 80-х годов - словену Томо Чессену, вершиной альпинистской карьеры которого стало соло-прохождение Южной стены.
Третья часть должна была отразить битву советской команды, преодолевшей стену осенью 1990 г.
Но тогда, 10 лет назад, по разным причинам работа с третьей частью застопорилась. В течение нескольких лет я встречался с руководителями и участниками экспедиции - Сергеем Бершовым, МихаиломТуркевичем, Александром Шевченко, Николаем Тотмяниным; накапливал записи и впечатления, но дописать трилогию до конца за эти годы так и не смог.

И вот на фестивале «Узункол-2008» я встретил еще одного участника экспедиции 1990 года - Владимира Каратаева. Эта встреча произвела на меня сильнейшее впечатление.
Я, конечно, в общих чертах представлял его историю и знал, что из всей команды только Каратаев и Бершов достигли вершины. На спуске Владимир получил сильнейшие обморожения конечностей. Ему ампутировали ВСЕ пальцы на ногах и ВСЕ пальцы на руках. Несколько лет он жил в клиниках Москвы и Харькова. Ему дали орден Ленина, 1 группу инвалидности, пенсию и квартиру. Дальше был вариант забыть все, что с тобой было в прошлой, сверкающей снегами жизни, запить и показывать орден собутыльникам в пивнушках...

Перенесший несколько смертей, ставший перед выбором жить или существовать, он преодолел все боли, соблазны, комплексы, проблемы обретенного увечья и остался тем, кем был. Сейчас этот человек продолжает ходить в горы, работает заместителем директора детско-спортивной горнолыжной школы родного Дивногорска, увлечен новым хобби - фотографией. Уже после всех больниц начал летать на параплане. На такие полеты - с Хан-Тенгри, ночные сэйвы над Енисеем - решится далеко не каждый мастеровитый, полный сил и здравия спортсмен. Все это Владимир делает без всяких РВ-компаний, привлечения прессы и телевидения - просто для себя. Для дальнейшего самопознания в свои 53 года (!!!) .

Его почти трехчасовой рассказ о жизни, без преувеличения, потряс меня. Я жалел только об одном - о том, что это интервью не было записано на видеокамеру: невозможно в тексте передать голос, интонации, взгляды, сам нерв повествования. Невозможно передать, как за эти три часа Владимир шаг за шагом возвращался в то время и снова переживал всё, что с ним произошло, все годы испытаний. От первого простого вопроса - "Ты помнищь, как всё начиналось?" - до погружения в тяжелые воспоминания борьбы, труда, выживания и возрождения - это все случилось за три часа его монолого.
Это был бы потрясающий фильм - просто три часа неподвижной камеры с одним человеком в кадре, порой мучительно подбирающим слова, чтобы передать все то, что он пережил и перечувствовал...

Потом на фестивале я наблюдал, как он движется по рельефу, страхует, общается с людьми. Насколько он всем своим поведением не похож на героя, насколько стеснителен и скромен в своей потертой флиске (в той самой, что был на Лхоцзе), настолько же велики его внутренняя уверенность, сила духа и воли, несгибаемость характера, умение рассчитать все до миллиметра и секунды. И все это зиждется на любви к жизни, к окружающему миру и друзьям.
В истории российских приключенческих видов спорта есть много выдающихся фигур. Но даже в их ряду Каратаев - один из первых. Никто из современных экстремалов рядом с ним стоять не должен -только почтительно позади. Прочитав интервью с ним. я уверен, что читатель согласится, что я нисколько не преувеличиваю и не впадаю в патетику...
На Западе Владимир не сходил бы со страниц всех журналов, посвященных outdoor&еxtreme. Ранг национального героя где-нибудь во франциях-германиях ему был бы априори обеспечен. Любая аутдор-фирма почла бы за честь заключить с ним спонсорский контракт - чтоб он ходил в их бренде в магазин за хлебом. Увы - в России все как-то происходит иначе...
Я испытываю к своему герою огромное уважение и очень рад, что судьба, в итоге, свела нас...

Сергей Шибаев

СПРАВКА:
Владимир Каратаев родился в 1955 г. на Украине.
С юности занимался горными лыжами и скалолазанием. Значок «Альпинист СССР» получил в 1975 г., в «Ала-Арче».
Параллельно занимался подводной спелеологией, лыжной акробатикой. Инструктор альпинизма (1984), чемпион СССР (1985), ЗМС, МСМК (1987). Награжден медалью «За трудовые заслуги» и орденом Ленина. Вошел в десятку лучших спортсменов Советского Союза (1990). Участник траверса Канченджанги (1989), первопрохождения Южной стены Лхоцзе (1990), восхождения на Ама-Даблам (1997).
После Лхоцзе врачи диагностировали общее истощение организма, пневмонию, мокрую гангрену на ногах и сухую - на руках. В течение пяти лет перенес ряд тяжелейших операций, но нашел в себе силы вернуться в горы. В настоящее время увлекается полетами на параплане. Совершал полеты в горах Кавказа, Памира, Тянь-Шаня, в швейцарских и итальянских Альпах.

ИНТЕРВЬЮ С ВЛАДИМИРОМ КАРАТАЕВЫМ
Запись – июль 2008 г., Узункол.
Первая публикация: журнал «ЭКС» №54, 55, август-октябрь 2008 г.


ЧАСТЬ 1.

С.Ш.: Как осуществлялся отбор на Лхоцзе?
В.К.: Можно сказать, что это началось еще в 1986 году – когда начался отбор на Канченджангу (2-я Советская гималайская экспедиция 1989 г. – С. Ш.). Получилось так, что за эти три года с 86-го по 89-й собрали всех лучших альпинистов СССР. И входным билетом на Лхоцзе стал билет на Канченджангу.

С.Ш.: А в какой момент стала известна эта цель – Южная стена Лхоцзе? Когда она появилась?
В.К.: Я вот сейчас к этому подхожу, чтобы не с бухты-барахты…
Ну и вот, представляете себе – Канченджанга; мы уже спустились, вот приехали в Катманду – все веселые, все довольные; поселились в гостинице, и у нас еще до самолета оставалась то ли неделя, то ли 10 дней… Мы просто отдыхали, гуляли по городу, ничего не делали… Собственно, идея прохождения Южной стены давным-давно сформировалась у Туркевича и Бершова. Они долго планы эти вынашивали, а потом взяли, сходили и подали заявку… Пока мы там отдыхали, именно в этот момент они подали заявку на 1990 год. Ну, и чего там отбирать, если вот она, команда, отобрана уже… Все же тренера тут, все видели, кто как работает.
Миша с Сергеем отдельно жили, и как-то подходит ко мне Ринат Хайбуллин: «Тебя Туркевич зовет». Я к ним пришел. Миша спрашивает «Не хочешь поучаствовать?». Я прямо сглотнул: «Конечно, хотелось бы – что спрашиваешь-то?». И он мне объясняет, что вот сейчас подана заявка, набирается команда, «вроде бы как ты подходишь, если у тебя есть желание – давай». «Конечно, есть». Миша сказал, что все равно будут отборы и мне в них нужно поучаствовать. «Да нет проблем», – говорю.

Вот так и произошло, что от экспедиции до экспедиции сплошной тренировочный сбор получился. Хотя, что там отбирать? Уж сколько наотбирались за эти три года, и на 8000 походили. И опять началось: бега на Эльбрус, тесты, барокамера, психологическая совместимость, последний уже отбор на пике Коммунизма… Для акклиматизации сначала сходили на Корженеву, потом – на Коммунизм, а потом осталось еще немного времени, ну и руководство говорит: «Коли готовы, давайте еще разок сходим: одна группа туда, другая – сюда». И ребята на пик Коммунизма сходили за 23 часа – такой вот был уровень подготовки. А наша группа пошла на Корженеву, и задачу ставили так: утром выходите из базового, в два – в три, и в 16 часов, где бы не находились – вниз, чтоб вечером быть в лагере.
Я за 7 часов дошел – это мой рекорд был – прямо из базового лагеря. Помню, тогда на гребень выходим, а там палатки, ребята какие-то, только просыпаются, встают. Мы мимо них, на вершину. Потом еще 3 часа на спуск потратили, и вот на все про все – 10 часов... Так мы были подготовлены.

Шевченко сделал меня своим замом по хозяйственной части. И как в Москву приехали, он говорит: «Володь, вот тебе амбарная книга, вот тебе все это дело – давай, занимайся». Я как глянул – чуть плохо не стало. До вылета 10 дней оставалось; ребята уехали с семьями побыть, а мне нужно девять тонн груза упаковать. И не просто упаковать, а по 30 кг в бочку – не больше, не меньше. И не просто по 30 кг, а распределить все это по партиям, которые будут уходить в порядке определенной очередности. Я должен был знать, что лежит в каждом бауле и когда куда этот баул надо будет отправить.
И я сделал все это. Хотя работа адская.

На Катманду мы летели через Пакистан. А потом с первой партией груза я улетел в Луклу. Ребята пошли пешком, а я к этому грузу привязан. Потом мне пришлось еще нанимать носильщиков, все с ними оговаривать. Они, естественно, стали цену завышать, ну, это там естественный процесс, все нормально.
И вот помню, я пришел в базовый лагерь, а тут сразу караван наш – яки идут. Приходят, все сваливают в кучу, и я, как пришел и снял рюкзак, достал свою амбарную книгу и включился в сортировку. Даже чай не попил, сразу – «вот это сюда, это туда...»
Кстати, с водой там была проблема – воду эту пить нельзя было. Так мы соорудили целую ирригационную систему – с отстойниками, фильтрами грубой очистки и так далее... Вот такая организация быта.
Ну и все пошло своим чередом.

С.Ш.: Шевченко говорил, что он там в монастыре заказывал службу? Чтоб дух поднять и вообще…
В.К.: Да, было такое... Мы зашли в монастырь. Ну, и нам потом объяснили, что монахи молились за нас и службу провели, чтобы с нами ничего не случилось, и потом подарили такие освященные шнурочки красненькие, каждому в руки лама дал.

С.Ш.: Как вы были настроены на Стену? Стена не пугала?
В.К.: Нет. Наоборот. Это уже был раскрученный механизм, каждый сам себя готовил. Такое было внутреннее убеждение, что после всех этих забегов, тренировок нам уже ничего не страшно. Так космонавтов, разве что, готовили. Ведь была создана еще комплексная научная группа в Киеве – группа, которая каждого участника экспедиции индивидуально вела по нагрузкам, по состоянию. У каждого было персонально расписано, что делать. Ты каждый месяц писал отчет о проведенных тренировках, нагрузках. Поэтому мы уже и физически, и функционально, и психически, и технологически были готовы.

С.Ш.: А кто именно намечал нитку маршрута?
В.К.: Туркевич, Сережа Удальцов, еще кто-то – они выезжали туда предварительно, наблюдали, фотографировали, намечали.
На Канченджанге мы с Сашей Погореловым в связке ходили и здорово так сошлись! Я считаю, классная связка у нас была, забойная!
Потом мы когда с ним полный траверс Победы прошли, на тренерском совете даже Мишка Туркевич отметил, что у нас связка – классная.
С полуслова, с полувзгляда друг друга понимали. И получилось так, что тренера решили на Лхоцзе Погорелову ходить в связке с Туркевичем, а мне – с Сережкой Бершовым.

С.Ш.: Вы этому решению не пытались сопротивляться?
В.К.: Нет. Нормально все было. В команде была очень ровная атмосфера, никаких недопониманий. Да и откуда им взяться? Перед Канченджангой еще меж собой копытом били – там же сборная Украины, сборная Алма-Аты, сборная Москвы.
А тут уже все друг друга настолько знали... Почему мы были готовы? Потому что у нас был отбор с 1986 и до 1990 года. Какая команда, какие буржуи четыре года готовятся? Отбирали самых лучших.

С.Ш.: Было ли для тебя на этой стене что-то необычным, страшным, непонятным, непривычным? Какие-то открытия, что-то новое после того, что ты уже до этого ходил?
В.К.: Да нет, ничего такого не было… Просто до этого мы ходили в горах разные маршруты, стены, и у каждой была какая-то специфика, изюминка. Тут лед необычный, там скалы с сюрпризами или снег сложный… А на Лхоцзе было всё. Всё, что ты за свою жизнь проходил, набирался опыта и вот тебе, пожалуйста – и это, и это, и вот это, и вот то. И лазание там уже, считай, почти по вертикальной стене, на высоте выше 7000 метров.
Надо было из глубин весь свой опыт достать; все, что ты в горах делал, чтоб живым вернуться. А летело там постоянно. И были участки технически сложные и очень опасные. Низ весь пробивался – такие лавины со стены! Я вот несколько раз попадал в лавину – страшно. Во втором выходе... Ну, знаешь: первая группа выходит, отработала, спускается, отдыхает, вторая дальше, третья и т. д. Нормальный рабочий режим, процесс, все отработано до автоматизма. Ребята спускаются и – там такая большая фотография висела – отмечают, что там, где, какие скалы; что надо, что не надо, что в первую очередь поднести…

Фото Ю. Шамраевского

И вот мы свое отработали – Ринат Хайбуллин, я, Сергей Бершов, Макаров – и пошли в базовый лагерь. Низ – это лавинные конуса, сборники, потом рантклюфты, потом снежный склон, лавинные желоба, мощные такие… Я последний иду по склону. А если представить профиль – склон идет, снег, лед, над ним – облака, а сама стена еще выше, ее не видно вообще, она куда-то в пространство уходит. И вот я полжелоба прошел, ребята уже спустились – видно, как они на морене переодеваются, маленькие такие… И вдруг слышу то ли шелест, то ли шипение – и мужики закричали. А что – понять не могу. Склон снежный, уходит вдаль. Впереди трещина, ну, там мостики через нее есть… Я оглядываюсь и вижу: из-за облаков лавина летит, пробивает облака… И я стою, маленький такой на этом склоне, и вот ЭТО все летит… Сумасшедший дом! И вот, что делать? Никуда не денешься, на решение – секунда. И я тут же как рванул вниз. Бегом! Хорошо, подготовка была нормальная…
Долетел до трещины, сел, ледоруб в снег вогнал – а ЭТО уже летит, грохает. И я вот так сел, потом понимаю, что мышцы-то поломаю, поворачиваюсь и головой как бы вот сюда, головой раз, лег...
И потом по ушам ка-а-ак хлопнет воздушной волной! Темно стало – грохот, ужас. Я жду. Чувствую, ноги так продавливает, продавливает, продавливает. Потом – тишина. Раз – и все нормально, все спокойно, все хорошо. Вылез, пошел вниз…
Вот такие моменты. Причем, это не раз в процессе восхождения было – стена вертикальная, все с нее летит.

Один раз спускались со стены. Я Витю Пастуха попросил, как спустятся со стены, отойти и подождать меня. Они спустились, ждать не стали – забрались в желоб и поехали. Я спускаюсь по стене, и передо мной плита уходит. И прямо в этот лавинный желоба, где мужики. У меня сердце – ааааааааа в пятки…
И это все еще перед стеной, внизу вот эти все снежно-ледовые «прибамбасы». Наверху стало еще труднее. Еще опаснее. Был, например, такой снежный ледовый нож, как бы ребрышко, и на подходе к нему такая штука. Метров пятьсот, может, по высоте и по ширине с километр – доска снежная. Представляете?! И вот по ней нужно было вешать веревки, ходить туда-сюда… А она же – бум-бум-бум… Представляешь, если бы это все сошло, эта доска... Страшное дело. И нам так повезло, что пока мы по ней туда-сюда, она стабильная была…
Выше уже скалы, на них – не лед и не снег, а фирн какой-то. Скалы залеплены этим фирном, и естественно нужно его отковыривать, чтобы проходить, перила крепить надежно. Это был вот такой подстенок, считай до 7500, ну, а потом и стена встала.

Поэтому в прессе и было: «Маршрут XXI века». Потом, когда меня отмороженного возили в Италию, там дедушка Кассин мне сказал: «Володя, ничего, не расстраивайся, все бывает. Ты мою мечту осуществил. Мы еще в тысяча девятьсот таком-то году собирались пройти, экспедицию организовывали и не смогли, а вот вы смогли, молодец!» И вот он мне подарил фильм на кассете. Это ему было тогда 83 года, а фильм был про то, как он отметил свое 80-летие – сходил 5Б или 6-ку. Не лидировал, конечно, но все пролез сам. А маршрут был – он его первопроходом в 30 лет прошел и вот в 80 повторил.

Мы прошли этот маршрут на Лхоцзе потому, что на тот момент были самой сильной командой в мире. Ну, нигде же такого не было, чтобы делать забеги на пик Коммунизма на время!!! Ну, какой буржуй побежит? И отбирали не только по технической и физической подготовке, а еще смотрели, мозги есть или нет. Ведь на тот же Коммунизма можно прибежать первым и упасть замертво, если ни о чем больше не думать. Мы тогда на плато занесли медицинское оборудование, комплексная научная группа с нами работала, и в боевом режиме функционалку у нас проверяли… На Коммунизма первый забег сделали, вниз спускаешься: ну-ка, иди, кардиограмму тебе проверим… И был этот траверс Канченджанги, длительное пребывание на высотах выше 8000 метров. Это не просто пиковое восхождение, как потом Толик Букреев с Балыбердиным наперегонки на Эверест взошли. Пиковое восхождение – скоростное, оно действительно оправдывает себя. Человек очень короткий промежуток времени находится на высотах выше 8000 метров, он не успевает перестроиться, израсходовать все свои ресурсы, как уже спустился вниз. И скоростные восхождения очень оправдывают себя в этом плане: чем меньше находишься на высотах, где жизнь невозможна и для организма вообще, и для мозга в частности, тем лучше. Но по Южной стене Лхоцзе не сбегаешь.

С.Ш..: А как же Чессен? Вы верили в то, что Чессен взошел один? Он же перед вами это сделал.
В.К.: Ну, а почему нет. Мне кажется, например, что и я бы смог. Чудеса случаются, если готов их делать. Да и маршрут у него проще был.
Параллельно нам тогда пытались еще два француза пройти (К. Профит и П. Бегин – известные французские восходители – С.Ш.), и мы даже с ними на маршруте пересекались – они чуть-чуть правее шли, там, где Ежи Кукучка погиб. Мы же как раз проходили то место, откуда он приблизительно сорвался. Там, действительно, очень острый контрфорс, и на нем грибы такие, ледово-снежные, и все висит на вертикали... Поэтому там очень долго шли, и ребята вымотались все. Ажурные такие конструкции, вроде как идется, но медленно, а это уже выше 8000 метров. И мы еще пытались без кислорода восхождение делать.
И если бы не наша подготовка… Каждый работал до предела, каждый бился, каждый выходил с целью, что вот его группа должна дойти до вершины.


Фото С. Шибаева

И вот осталось всего ничего. На вершину должна была подняться первой группа Туркевича. Они впереди нас шли. Это была Мишина идея, мечта - он рвался на вершину. И вся группа у него очень сильная была: Гена Копейка, Саша Погорелов, Володя Хитриков. И Сашу с Володей экстренно эвакуируют в Москву...
Мы еще на стене были, а они уже - в Склифосовского (группа в штурмовом выходе ошиблась с оценкой высоты, схватила холодную выше 8000 м, переночевав без палатки, горелки и кислорода - С.Ш.).
И тогда в штурмовом лагере на «8350» встретились наша тройка (Бершов, я и Витя Пастух) и Мишина группа. Там такая пещерка была на четверых выкопана, а мы в нее - всемером. Витя по дороге почувствовал себя неважно, под лагерем оставил рюкзак, а потом за ним долго ходил. Мы и так целый день поднимались, и он еще полночи проходил, и потом, уже в пещере сидим, все вместе, и у него пневмония началась. Там было очень тесно, сидели скрючившись, но когда он сказал «Мужики, я задыхаюсь» откуда-то место появилось. Сразу. Тут же примус, тут же вода, тут же кислород... И до утра он отдышался, И пошел вниз своими ногами. А мог до утра и не дожить...
Они все ушли, а мы с Сережей Бершовым остались.

16 октября в 4 утра вышли.
Справа путь Кукучки, слева маршрут Чессена. Видно, что он проще, в верхней части ложится. А у нас - стена. В общем, когда мы ее пролезли, по гребню до вершины оставалось 30-40 метров. В 19 часов мы стояли на вершине.
Спускались медленно, у меня «кошка» слетела. К пещере я дошел где-то в пять утра.
Думаю, что обмораживаться начал уже на подъеме. Кислорода у нас было мало, хватило на несколько часов. Сереге я дал более полный баллон, себе взял остатки. Ну, и когда начал мерзнуть, организм сам стал саморегулироваться - равномерно отключил переферию, и я потихоньку, не замечая, поморозился.

Когда спустились в пещерку, было состояние эйфории. Так всегда бывает, когда большое дело сделаешь. И я многое не замечал, не соображал. «Серега, - говорю, - смотри, светло как! Луна вышла». Он; «Да это утро уже, светает». Снимаю перчатки - а они к пальцам примерзли. Снимаю ботинки - внутренние тоже к пальцам примерзли.
Может, нужно было сразу спускаться. Но мы так устали - сутки ведь ходили. Чаю выпили. Ну, думаем, немножко покемарим, отдохнем чуть и вниз... Проснулись - а уже вечер. Куда ж идти? И еще ночь на «8350». И потом сидим - я чувствую себя прекрасно. Ничего не болит, дышится свободно, легко... Давай собираться. Копаюсь в рюкзаке, вдруг ноготь - щелк. Как семечка. Отлетел в сторону. А я ничего не чувствую. Только удивился. Тут Серега понял, что дело плохо, начал каждый палец бинтовать.

Я потом думаю: ну, что, сейчас дюльфернем и все! Делов-то: погода классная, небо чистое... И вот пока сидели - ничего, а из пещеры вылез и понял, что вестибулярного аппарата нет. Отключился. Пару шагов сделаю, маленький порыв ветра, и я - брык - на снегу...
Дойти в этом состоянии я вряд ли бы смог. Даже с помощью Сереги. Пока мы ходили на вершину, рация замерзла, связи нет, нас снизу не видно. Зима, 16-е же октября. Температура к ночи падает до минус 50. Ветра ураганные. Мы восьмые сутки на восьми тысячах без кислорода. Вниз идти - три километра. А внизу - практически все больные.
И вот Сергей меня спускает, помогает на перестежках, и тут - Миша Туркевич и Гена Копейка.

Они шли на вершину. И надо было знать, ЧЕМ была эта стена для Туркевича, чтобы оценить его поступок. Когда он нас увидел, то, ни слова не говоря, развернулся, чтоб сопровождать нас вниз. Это они меня с Геной и спасли.
Я для себя решил: буду спускаться, пока не умру. Если остановлюсь, сяду — ребята нести меня не смогут. И они будут рядом, подвергая опасности свою жизнь — но не бросят. Поэтому я должен идти...

(продолжение следует)

Автор фотопортретов В. Каратаева: Дм. Лифанов