Когда высокие горы далеко

Я засиделся над работой за полночь, но закончил. Иллюстрации удались. Они уже были утверждены, необходимо было только устранить мелкие погрешности и оформить на паспорту. Завтра сдача заказа, точнее уже сегодня, и можно будет недельки полторы на себя посвятить. Заснул мгновенно, по-моему, еще не коснувшись подушки. Под утро приснился сон.

Я, прыжками спускался в одиночестве по крутой горной тропе, поочередно отталкиваясь то с правой то с левой ноги. Прыжки были на удивление легкими, пружинящими. По обе стороны тропы рос покрученный кустарник, иногда смыкаясь над тропою зеленым туннелем. Моя поспешность была оправданна, солнце уже почти касалось гребня гор. Длина прыжков начинала меня тормозить, и я попробовал ее увеличивать, получилось. Каждый последующий, как-то естественно, стал удлиняться с таким приятным коротким скольжением над тропой. Солнце село и все вокруг потеряло цвет, резко уступив все серому полумраку. Но во мне жила радость от движения, ни чем не отягощенного. И когда тропа вывела меня к уходящему в ночь обрыву, то я без малейших сомнений оттолкнулся и заскользил, плавно снижаясь в темноту неизвестности. Из темноты на меня выплыла опушка леса, и я мягко встал на ноги, спокойно зашагав дальше с мыслью, что меня ждут….
Проснувшись, в полудреме перебрал сон, удивившись еще свежему ощущению полета, такого казалось бы естественного….
Лето уходило, и с этим надо было что-то делать.

Я дал телеграмму маме, живущей по-прежнему в Крыму. Сложил в рюкзак палатку, спальник и примус. Добавил акварельный этюдник, фотоаппарат и поколебавшись, анорак ярко-красного цвета, пошитого мною, из купола спортивного парашюта. Как я уже знал, мой знакомый лесник по-прежнему нес свою службу на кордоне в горной части крымского заповедника и был рад меня приютить. Час лету на самолете и вот он заходит на посадку в подернутом утренней дымкой симферопольском аэропорту.
Троллейбус, покинув город, вышел на трассу, ведущую в Алушту и на горизонте сразу же проявилась голубоватым силуэтом Палат-гора или как правильнее, Четыр-Даг.
Четыр-Даг своим возвышающимся массивом завершал с южной стороны, довольно просторное горное плато Джелява. Возле него, уже на территории крымского заповедника, располагалось лесничество, к которому лежал мой путь. Оно стояло у дороги ведущей на плато и возможно по-прежнему единственной. По высоте кордон лесничего был метров на двести ниже плато, и в этом была своя прелесть. Ветер, с моря, пролетев над горами, не доставлял беспокойства. Но постоянно оттеснял летнее крымское пекло от кордона.

Лесник дядя Костя не видевший меня с юности, обрадовался мне как родному. На мое желание жить в палатке отнесся спокойно, показав место для нее. Его жена добродушно поворчав
- Что в доме мало места….
Согласилась, что в такую теплынь может и лучше. И добавила так же добродушно.
- Городским совсем стал, а у вас все с причудами, у, городских.

Рано утром, быстро сделав чай на примусе и перекусив, сунув фотоаппарат в рюкзачок, направился на тропу уходящую в вверх на плато. Тропа была весьма крутая, но мне не терпелось быстрее подняться на плато и возможно успеть полюбоваться восходом. До самого плато подъем шел по довольно густому лесу и когда я, запыхавшись, выбрался на плато, подняв глаза от тропы, то замер от неожиданности. Прямо передо мною, метрах в ста, параллельно обрыву, торчала как гребешок, невысокая гряда скал. А на ней в рядок сидели, ссутулившись шесть громадных крымских грифов. Мое шумное дыхание таки привлекло внимание крайнего из них. Гриф медленно повернул голову, посмотрел на меня одним глазом. Похоже, проинформировал коллег о назойливом двуногом и, распахнув медленно почти трехметровые крылья, взлетел, вернее, скользнул вниз за скалу. Остальные даже не удостоив меня вниманием, по очереди тоже начали взлетать. С такого расстояния это производило впечатление. Я подошел к покинутой «трибуне» и глянул на раскинувшийся внизу широкий распадок. Грифы уже набрали высоту, хотя и небольшую, кружась надо мною, и было их уже восемь! Хоть я знал, что они не нападут на меня, но все равно, было не по себе. И тут обнаружилось еще одно действующее лицо. Почти в центре распадка, среди зеленого ковра травы, возвышалось небольшое скопление скал. В окружении обломков разного размера, с кустами шиповника, растущих среди них. По траве у самых камней вышагивал и громко каркал иссиня черный ворон. Я быстро спустился и, отогнав, не особо испугавшуюся меня, черную птичку, обнаружил, забившегося под куст, белого маленького барашка. У него, похоже, было что-то с ногою. Под скалою была ниша, и я, перенес его туда, отгородив плитами камней. Лесник, выслушав мой рассказ, подивился количеству грифов в одном месте, они довольно редко как оказалось так собираются в одном месте. Потом дядя Костя связался с пастухами, и они забрали в тот же день барашка, отбившегося от стада, из-за вывихнутой ноги.

Погода стояла отличная. Я бродил по плато, писал этюды.
Известняковые выходы скал, замысловато обработанные ветрами, были очень живописны, но почти непрерывно меняли свой цвет от розового до голубого в контрасте с бурыми и рыжими пятнами лишайников. А вечернее солнце сотворило на них такие сочетания цветов, что меня это привело в отчаяннее. По этому я сложил акварель в этюдник, и, усевшись на кромку покатой скалы, смахивающей на башню, стал наблюдать, как диск солнца медленно окунается в горизонтально вытянувшиеся облака на горизонте. Когда солнце зашло, облака еще некоторое время светились, но постепенно медленно угасли. Волны покатых гор внизу начали растворяться во мраке. Пора было нырять туда во мрак наступающей ночи. Но не хотелось. Из уже не видимого в темноте леса, далеко внизу, доносились птичьи голоса. Иногда со звонким перестуком срывались камни, затихая в лесу. С неохотой встав с нагревшейся за день на солнце скалы, направился по дороге вниз на кордон. На второй день поднялся на седловину Четыр-Дага, с которой открывался вид на море, уходившее в дымку горизонта. Слева массив Четыр-Дага как и все плато обрывалось отвесными скалами, по которым весело ускакала вниз бленда от моего фотоаппарата. У их подножия виднелась извивающаяся ниточка автотрассы идущей к южному берегу Крыма. Устроившись в тени скалы на седловине, перекусил и не заметил, как задремал. Все-таки прошло лишь четыре дня, как я покинул раскаленный и душный город и чистый, свежий воздух меня еще пьянил. Проснулся от промозглого холода. Меня окружал туман. Откуда-то вспухла туча, поглотив гору в свое сизое летящее клочьями нутро. Стало сыро и неуютно, да и пора было возвращаться. Спустившись на плато, вышел на тропу, петляющую между сплошными коврами можжевельников, и заспешил обратно к лесничеству. Когда до поворота вниз осталось с километр, я издалека заметил идущих мне навстречу парня с девушкой. По мере приближения понял, что парочка вышла слегка прогуляться, и увлеклась сверх меры. Одеты они были, как раз к месту, по пляжному. Он в шортах, майке и в легких тапочках на босу ногу, она в сарафанчике и… обутая в пляжные шлепанцы, мы их тогда называли «вьетнамки». У него лишь небольшая сумочка на плече, наверное, с пляжными полотенцами. Здороваюсь, поравнявшись, и парень, упреждая мой вопрос? спрашивает.
- По этой тропе мы выйдем к морю?
Я спокойно отвечаю.
- Да возможно, если очень повезет, то завтра к вечеру. И ткнув пальцем вверх. Продолжаю.
Над нами тучи, готовые в любую минуты разразиться дождем в сочетании с холодным ветром. И повернувшись, к почти не видимому из-за туч Четыр-Дагу, объясняю.
- Сначала необходимо подняться на его седловину Четыр-Дага по уже скользкой тропе, там сейчас очень холодный, сырой ветер. На седловине вы можете легко потерять тропу из-за плохой видимости и выскочить на отвесные скалы. Но если даст бог вам повезет спуститься, потом еще энное количество километров вам придется топать по лесу, где тоже можно не ту дорогу свернуть.
И добавляю, для большей убедительности.
- Наконец, вы можете, не понравится, какому ни будь дикому кабанчику….
У барышни глаза расширились, и она воззрилась на своего спутника. Но он с упрямым выражением на лице, выдает.
- Мы сегодня должны быть у моря, и мы все равно пойдем.
Тут я понимаю, что надо давить последним аргументом, и спрашиваю.
- У вас есть пропуск в заповедную зону? Он смотрит на мой красный анорак и что-то начинает соображать. Отвечает.
- А нам про это не говорили. Но мы хотели бы, все-таки спустится к морю….
У меня начинает иссякать терпение. Да и ветер становится неуютным, даже там, где мы стоим. Я резко говорю.
- Разворачиваемся уважаемые, и вперед. Видите, влево вниз уходит дорога. По ней дойдете до лесничества, от него по той же дороге до села Краснолесье. Автобусом до трассы и по ней троллейбусом в Алушту к морю, живые и здоровые. Парень глянул на меня зло и, повернувшись, двинулся по тропе в обратном направлении. Девушка напротив глянула на меня благодарно. Для меня было непостижимо, как она вообще смогла в этих шлепанцах подняться на плато. Сопровождать их у меня, честно говоря, не было ни какого желания. Я присел за скалу с подветренной стороны и достал этюдник. Парочка скрылась за перегибом, но на видимой дальше части дороги все не появлялась, хотя после нашей встречи прошло не менее получаса. С этюдом не сложилось и, упаковав этюдник, пошел за ними вслед к лесничеству. Поднявшись на очередной пригорок, оглянулся, назад, и… увидел вдалеке эту сумасшедшую парочку. Они, оказывается, обогнули мой пост у тропы и двигались все-таки к морю…. На пляж.
На плато множество заросших мелкими деревцами и кустарником балочек и низин и гонятся мне за ними, не имело смысла. Более того, прячась, от меня, они могли запросто угодить в пещерный колодец, которые большей частью скрыты зарослями можжевельника. А так хоть на тропе были. Некоторое время посмотрел вслед «пляжникам» в надежде, что они одумаются, но их не стало видно за перегибом. Начал накрапывать дождь и я двинулся на кордон.
На следующий день опять сияло солнце, хотя ночью изрядно по сверкало и погремело с хорошим ливнем.
Не дождавшись, когда лес подсохнет, пошел по грибы. Шел аккуратно по тропе, стараясь не задевать мокрые ветки. В близи к нависающим отрогам плато лес был смешанный и довольно густой. Тропа вела к роднику, бившему из под скал. За родником уже начинался буковый старый лес, где не было мелкой поросли и по этому было меньше шансов угодить под дождь с веток. И тут же его получил. Успел заметить белку, прыгающую на ветку лесного ореха надо мною, но увернуться было невозможно. И меня окатил дождь из запасника, а так как я смотрел вверх, то еще и умылся. Белка с резким цокотением взлетела на дубок поблизости и с ветки двумя бусинками глаз уставилась на меня, сердито размахивая пушистым хвостом. Она еще и недовольна. Хорошо впереди склон открывался, поросшей кустарником поляной, с высокой травою между них. А дальше уже начинался буковый лес. Аккуратно раздвигаю сомкнувшиеся ветки шиповника, с уже порозовевшими ягодами, и останавливаюсь. По тому, что в этот момент, метрах шести впереди, из густой травы слева на тропу выбрался здоровенный заяц русак. Ему несомненно было неприятно пробираться через эту мокрую траву. И когда он, наверняка с облегчением, оказался на тропе, то на ней совсем некстати, обнаружился я. Он довольно спокойно посмотрел на меня, оторвав передние лапки от земли. Затем с такою неохотою двинулся в траву на другой стороне тропы, что мне стало смешно. Войдя в лес, пересек ручеек, вытекавший из родника, расположенного выше по склону. Решив заглянуть к нему на обратном пути, я углубился в лес. Меня всегда удивляли буки. Особенно старые. Мощный покрученный ствол, кряжистые ветки и малюсенькие листья кроны, которые постоянно трепетали, хотя в густом лесу не чувствовалось ни малейшего ветерка. С грибами мне не особо повезло, насобирал не много, хотя и излазил немало балок. Подымаясь по склону одной из них, услышал как за перегибом, укрытым кустарником, протопал кабан, негромко хрюкая.

Решив переждать, вспомнил как в детстве, мы с мамой, солнечным днем, возвращались по дороге из леса. Наши корзины были полные грибов, в основном белых. До села оставалось пару километров и тут из кустов на дорогу впереди нас веселело, хрюкая, выбежало пятеро полосатых от мордочки до хвостиков поросят. Они были такие симпатичные, что мама невольно ускорила шаг, приговаривая.
- Какие лапочки! Но я уже знал, что эта встреча обещала появление их мамаши весьма опасной в это время. И предостерегающе выкрикнул.
- Стой! И замри. И тут же из затрещавших кустов появилась она самая, весьма внушительного размера. Свирепо посмотрела на нас, громко хрюкнув, постояла, пока поросята не скрылись в лесу, и медленно удалилась, на наше счастье.

На следующее утро дядя Костя, собираясь в обход, окликнул меня, и когда я подошел, проговорил.
- Ты ведь художник? Не возражаешь, помочь мне подновить номера на квартальных столбах, моего участка заповедника? А то кое-где облупились.
Я не возражал. Прошлись. Подновил цифры, где это надо было. Собираясь поворачивать обратно, заглянули на бывшую партизанскую базу. На месте землянок были ямы. Оказывается дядя Костя был разведчиком в этом партизанском отряде и было ему тогда 15 лет. Постояв задумчиво посреди бывшего лагеря, он с улыбкой добавил.
- Я был такой доходяга, что немцы на меня не обращали ни какого внимания.

Когда подходили к лесничеству, дядя Костя довольным голосом проговорил.
- Вот завтра на совещании в управлении лесничества, доложу, что мне номера на столбах обновил член Союза художников. На мое возражение, что я не член Союза. Он ответил.
- Но ведь ты художник. Вот, а до остального какое дело начальству. Пока нет, дальше будешь.