Опаленные солнцем.

В 1986 году двадцать семь альпинистов взошли на К2, пятеро по новым маршрутам. При этом тринадцать мужчин и женщин погибли, и общее количество несчастий на горе увеличилось более чем в два раза. События «Чёрного лета» напомнили мне древнегреческий миф об Икаре. Человек слепил крылья из воска и перьев для своего сына и предостерёг не подлетать близко к солнцу. Переполненный естественной эйфорией полёта, Икар взлетел слишком высоко. Солнечный жар расплавил воск, что привело к падению и смерти Икара. В истории остались воспоминания о великих достижениях 1986-го, но много больше – об ужасных потерях среди сильных личностей, и эти рассказы перебивают всю радость и гордость.

В то лето Пакистанское правительство выдало пермиты девяти группам, и почти восемьдесят человек надеялись взойти на вершину. Среди них было много опытнейших на ту пору высотных альпинистов. Их методы и идеалы сильно разнились.

Первые смерти произошли в результате того, что альпинисты оказались просто не в то время и не в том месте. 21 июня солнце вытопило гигантский валун над Negrotto Col, что вызвало массивный обвал, который похоронил Джона Смолича и Алана Пеннингтона. После этого несколько членов итальянской и баскской экспедиций переключились с Magic Line на ребро Абруццкого.

Это было началом скопления групп на классическом маршруте, которое стабильно и опасно возрастало в последующие несколько недель.

Маршруты южной стороны К2
A: По западному гребню и стене (Япония, 1981)
B: Ошибочно нарисованная линия
C: Волшебная линия (Польша-Словакия, 1986)
D: Польская линия (1986)
E: ЮЮВ контрфорс
F: Маршрут Абруццкого (Италия, 1954)

Морис и Лилиан Баррар (Maurice and Liliane Barrard), Мишель Парментье (Michel Parmentier) и Ванда Руткевич были уже в середине восхождения по маршруту Абруццкого в полуальпийском стиле без дополнительного кислорода.
Первым на маршруте в этом году, им не хватало помощи других групп в виде новых провешенных верёвок, оставленных запасов, набитых следов. Чем выше они поднимались во время своего последнего броска, тем медленнее продвигались. Оставив большую часть своего снаряжения на Плече, они боролись с глубоким рыхлым снегом в «Бутылочном горлышке». На высоте 8300 м все четверо без спальных мешков втиснулись в двухместную палатку. На следующий день небо было таким синим, что Парментье чувствовал себя как будто стоящим на тёплом пляже, взирая на море (Пари-Мач, сентябрь, 1986). Руткевич достигла вершины первой и сообщила об этом остальным, остановившимся на несколько сот метров ниже вершины, чтобы сварить суп.
Пока Руткевич их ждала, она оставила записку в пластиковом пакете в скалах: «Ванда Руткевич, 23 июня, 1986 год, 10:15, Первое женское восхождение». Ещё добавила: «Лилиан Баррар». В течение 70-х и 80-х женщины боролись за получение признания в качестве альпинистов-высотников. К 1986 году Руткевич заработала репутацию одной из лучших гималайских альпинисток и одной из самых отчаянно решительных. Четырьмя годами ранее, с поломанным бедром, она шла она шла с костылём 150-километровый подход из деревни Дассо к базовому лагерю Чогори, чтобы руководить первой чисто женской попыткой восхождения на К2. И теперь, наконец, женщина стояла на вершине «Горы Альпинистов».

На фото Лилиан Баррар (в центре) и Ванда Руткевич (слева)

Час спустя к ней присоединилась Лилиан вместе с Морисом и Парментье. На спуске они решили провести вторую ночь на 8300 м – теперь без еды и воды. Руткевич позже напишет: «В лучах солнца я не знала, что смерть следовала за нами вниз» (Джим Курран, «К2: триумф и трагедия», 1987). Группа баскских альпинистов проходила мимо их палатки на спуске с вершины. Лилиан сказала: «Я слышу живых», Морис ответил: «Мне не наплевать на жизнь» (Пари-Мач). Когда утром они продолжили спуск в направлении Лагеря IV, отставание Барраров становилось всё больше и больше.

Поскольку оставалось мало топлива, Парментье убедил Руткевич продолжать движение с басками в Лагерь II, а сам остался ждать Мориса и Лилиан в Лагере IV. Сквозь падающий снег Руткевич мельком увидела силуэты Барраров в облаках высоко над собой. Они казались обессиленными и спускались медленно. Французский альпинист из другой экспедиции, Бенуа Шамо (Benoit Chamoux), повернул обратно вблизи Лагеря IV в виду надвигающегося шторма. Когда Парментье отказался оставить своих друзей, Шамо оставил ему свою рацию. Когда шторм разбушевался, Парментье вызвал Шамо в Базовом Лагере: он осознал, что должен будет спуститься один.

Шамо вёл Парментье через белую мглу и сильный штормовой ветер по памяти с помощью радиосвязи. Каждые десять минут Парментье вызывал Базовый Лагерь: «Бенуа, вы здесь?» И Шамо отвечал: «Да, Мишель, я здесь». Каждый раз, когда рация замолкала, Шамо в страхе думал, что Парментье, возможно, упал. Наконец, Шамо объявил собирающейся толпе: «Он нашел метки мочи в снегу». Все обрадовались.

Парментье вернулся на линию маршрута близко к тому месту, от которого шли вниз перильные верёвки (Бенуа Шамо, Le Vertige de I'lnfini, 1988). Вместе с Руткевич он достиг БЛ спустя два дня. Супруги Баррар пропали. Руткевич написала в своём дневнике: «Есть события, которые я пережила, но до сих пор не могу их полностью принять» (Bernadette McDonald, Freedom Climbers 2011). (В той же книге Freedom CLimbers описано, как спуске Ванда отстала от басков и в какой-то момент потеряла из вида все ориентиры. Вдруг она увидела две черных черты, которые оказались лыжными палками. Рядом с ними начинались перила. Ванда решила, что палки оставили баски, для нее - выпало много свежего снега. Спустившись ниже, она поняла, что палки, скорее всего, просто служат ориентиром начала перил, но подниматься назад сил не было - их хватало только на то, чтобы спасать себя. Парментье долго блуждал наверху в поисках перил. И лишь постоянная радиосвязь с Бенуа Шамо помогла ему спуститься. Ванда потом не могла не думать о том, как разворачивались бы события, если бы она оставила палки на месте. Это дополнение включено в пост, чтобы было понятно, что даже альпинисты с большим опытом после долгого пребывания на высоте могут совершать ошибки. - прим. ред.)
Месяцем позже тело Лилиан было найдено в лавинном выносе у основания южной стороны. В 1998 альпинисты обнаружили труп на леднике, на котором была рубашка с вышитым именем Мориса.

Днями Шамо смотрел на гору выше Базового лагеря, все еще надеясь увидеть движение Баррар по морене: «Я начинал чувствовать, что желание восходить было абсурдно…но если некоторые люди умирают ради горы, то, должно быть потому, что это невероятно важно для них - идти всё выше… Как бы то ни было, мы ходим в горы в поисках кажущегося иррационального, но на самом деле – человеческого».

Бенуа Шамо

4 июля, пользуясь установленными перилами и лагерями на маршруте Абруццкого, Шамо намеревался совершить однодневное восхождение на К2. В 18:15 он стартовал с 5300 м. В 22:30 он остановился в палатке корейцев на 6700 м, чтобы приготовить себе поесть. К 7 часам утра он был на Плече. Он пробовал топить снег, но его желудок больше не принимал жидкость. Он оставил своё снаряжение и начал подниматься в «Бутылочное горлышко» только с несколькими леденцами в кармане. Почти каждый час он склонялся головой к ледорубу, когда его настигали приступы рвоты. Наконец, его взору открылись тёплые тона дальних полей за пределами ледников. Ему потребовалось всего двадцать три часа, чтобы достичь вершины (Le Vertige de l’Infini).

К тому времени два польских альпиниста Ежи Кукучка и Тадеуш Пиотровский почти месяц предпринимали попытки пройти центральное ребро южной стороны горы. Один за другим их товарищи по команде выбыли. 6 июля они установили бивак на 8200 м. Перед ними возвышалась 100-метровая крутая стена, которая не была видна из БЛ. Им потребовался целый день, чтобы провесить одну тридцатиметровую верёвку. Кукучка вспоминал: «Я набирал высоту сантиметр за сантиметром… Я боролся за каждый шаг… Тяжелейший участок лазанья, который мне представилось преодолевать в этом гималайском восхождении» (My Verti¬cal World, 1992).

Они вернулись в свой предыдущий бивак, где использовали свечу в качестве топлива, чтобы натопить две маленьких чашки воды. 8 июля они оставили всё, кроме снаряжения для восхождения, бивачных мешков и камеры. Над горой сгущался туман, и они оставили лишнее снаряжение там, где их маршрут соединялся с маршрутом Абруццкого. Выше на снегу они видели пакеты от супа, брошенные Баррар. В 18:25 склон сменился горизонтальной поверхностью. Они стояли на вершине.

Ежи Кукучка

Они планировали спускаться по маршруту Абруццкого. Они добрались до своего снаряжения, когда начало темнеть. Во время смены батареек к своему налобному фонарику Кукучка уронил его, и они вынуждены были спускаться к биваку на 8300 м. С рассветом они блуждали, теряясь, в белой мгле, преодолев до следующей ночи простой 400 метровый участок. 10 июля, на третий день без пищи, воды и укрытия, они добрались до крутого ледового склона. Кукучка попросил верёвку, но Пиотровский оставил её на биваке. Когда они слезали, у Пиотровского слетели кошки. Он упал на Кукучку и потом скрылся за перегибом склона.

Через пять с половиной часов Кукучка вполз в свободную корейскую палатку на 7300 м на Плече, где нашёл еду, горелку, и проспал двадцать часов. Ранее тем летом другие альпинисты критиковали корейцев за их тяжелый стиль, но если бы не их заброски, маловероятно, что Кукучка выжил бы. «Мой опыт на той горе был слишком трагичным, – вспоминал он, – и цена, заплаченная за победу, была слишком высока» (American Alpine Journal 1987).

Польско-словацкая команда и итальянец-одиночка Ренато Касаротто всё ещё работали на Magic Line. Со времён экспедиции Месснера 1979 года Касаротто стал одним из лучших солистов в мире, и в числе его трудных перворпрохождений был увенчанный карнизами двенадцатимильный гребень Денали, называемый Ridge of No Return («Возврата нет»). Но он никогда не оставлял мечту о «Волшебной линии». К середине июля он достигал отметки 8200 м дважды. «Это замечательный маршрут», – объяснял он польским альпинистам. «Если я достигну вершины, то брошу свои соло-восхождения» («К2: триумф и трагедия»). Во время третьей попытки его встретил сильный ветер на 8300 м, заполняя его палатку снегом и льдом, пронизывая его одежду. Он чувствовал, что нужна хорошая погода для финального микстового участка. После длительных разговоров по рации со своей женой Гореттой, которая ждала его в БЛ, 16 июля он решил полностью прекратить попытку.

Ренато и Горетта Касаротто

В тот же вечер Курт Димбергер забеспокоился оттого, что на леднике Де Филиппо исчезла маленькая движущаяся точка среди ледопада с лавинными наносами. Касаротто упал в глубокую закрытую трещину, но ему удалось достать рацию и связаться с женой.
«Горетта, я умираю в трещине недалеко от БЛ», – сказал он ей. Горетта сопровождала Касаротто во многих его приключениях и быстро организовала спасотряд. Они вытащили его из трещины ещё живым. Несмотря на усилия нескольких докторов экспедиции, он вскоре умер. В соответствии с пожеланием Горетты его тело было возвращено в трещину.

Спасы Касаротто

С каждой смертью оставшиеся в живых пытались осмыслить несчастные случаи, найти причину, зачем они идут на К2, или почему они вообще занимаются альпинизмом. Некоторые уехали, подобно Смоличу и партнёрам Пеннингтона. Другие остались.

Польская альпинистка Анна Червинская объясняла: «У нас начало складываться впечатление, что мы были участниками какой-то мистической драмы, и всё, что происходило, было за пределами обычной статистики и случайности» («К2: триумф и трагедия»). Работая группами из трёх женщин и четырёх мужчин, она и её товарищи закрепили перила до 7600 м на Magic Line. 29 июля Петер Божик, Пшемыслав Пясецкий и Войцех Вруж покинули БЛ и поднялись на заснеженный бастион по скальным ступеням и крутому льду. Они переночевали в лагерях 2 и 3. Используя общий бивакзак, без спальных мешков и дополнительного кислорода, они провели еще одну ночь на 8000 м, а следующую на 8400.

3 августа после траверса маятником, чтобы обойти нависание, Пясецкий осознал, что они не смогут спускаться по пути подъёма. В 6 часов вечера они решили спускаться с вершины К2 по маршруту Абруццкого, где они смогли бы пользоваться верёвками и лагерями других команд. Но австрийцы и корейцы провесили верёвками только отдельные участки траверса выше «Бутылочного горлышка», не осознавая, конечно, что другие могли бы использовать их верёвки вслепую в темноте.

Около 23:30 Пясецкий, единственный у которого был работающий налобный фонарь, заметил разрыв в перилах. Он криком предупредил находящегося за ним Божика. Божик так же криком сообщил об этом наверх Вружу. Когда Пясецкий и Божик снизу вновь окликнули Вружа, ночная тишина нарушалась только звуком ударов металла о камень. В состоянии крайней усталости Вруж, видимо, соскользнул с конца дюльфера.

Около 3:00 Пясецкий и Божик наткнулись на переполненный Лагерь IV. Бонг-ван Джанг, Чанг-сун Ким и Бьёунг-хон Джанг (все из корейской экспедиции) вернулись с вершины в этот же день. Вилли Бауэр, Ганс Визер и Альфред Имитцер (из австрийской экспедиции), Димбергер и Таллис (из итальянской экспедиции на «Волшебную линию»), Алан Роуз (из британской экспедиции на северо-западный гребень) и Доброслава («Мрувка») Миодович-Вольф (из польской экспедиции на Magic Line) обрабатывали маршрут Абруццкого.

Ещё раньше, возле БЛ, Димбергер заметил чайник для заварки среди обломков ледяной лавины. Он был похож на принадлежащий австрийскому Лагерю IV. Когда Австрийцы поняли, что гигантский обвал разрушил их верхние лагеря, они решились на сложный и нереалистичный план – достигнуть вершины, не восполняя утерянные заброски. 1 августа они должны были воспользоваться корейским верхним лагерем. На следующий день они должны были провесить верёвки для всех, продолжили бы движение к вершине и спустились бы в Лагерь III, освобождая палатку для трёх корейцев, поднимающихся наверх.

Димбергер понял рискованность этой стратегии и предложил австрийцам запасную лёгкую палатку. Визер ответил: «Нет… Бауэр кое о чём договорился с корейцами по рации». Эта ошибка была одним из звеньев цепи событий, которые привели к катастрофе.

2-го августа австрийцы провешивали перила в «Бутылочном горлышке», предполагая в этот день быть на вершине. Завершение этой работы потребовало больше времени, чем ожидалось, и они вернулись обратно на 8400 м. Но так как они хотели еще раз попытаться, они настояли на том, чтобы опять остаться в Лагере IV даже при том, что не было достаточно места в палатке.

После спора с участниками других групп, Бауэр и Визер втиснулись в трёхместную палатку, в которой были три корейца. Имитцер втолкнулся в двухместную палатку, принадлежащую Роузу и Мрувке. Димбергер и Таллис отказались кого-либо пускать к себе в палатку: «Это наша третья экспедиция на эту гору… Мы должны быть свежими завтра». На следующее утро корейцы пошли на вершину. Не имея возможности спать по причине перенаселённости, Роуз и Мрувка отложили попытку ещё на один день. Димбергер и Таллис остались ждать с ними.

Димбергер и Таллис

После четырнадцати экспедиций в Каракорум за прошедшие тридцать два года я обнаружил, что больше чем четыре дня ясной и тихой погоды – редкость. Потерянный день для всех существенно увеличил риск быть захваченными штормом, добавив ещё одно звено цепи. Вместе с Пясецким, Божиком и корейцами, вернувшимися с вершины, стало двенадцать человек в Лагере IV. Роуз и Мрувка взяли Пясецкого и Божика в свою палатку, оставив Роуза спать наполовину под тентом.

Утром 4-го августа Роуз, Мрувка, Имитцер, Бауэр, Визер, Димбергер и Таллис вышли на штурм вершины. Визер повернул обратно вскоре после выхода из лагеря, но он отказался спускаться в нижний лагерь вместе с Пясецким, Божиком и корейцами, оставшись ждать свою команду в Лагере IV.

День выдался теплым. Сильно ниже на горе вызванный солнцем большой камнепад сбил сирдара Мохаммеда Али, и он умер около Лагеря I. К 11 утра, Димбергер отметил, только вершинный конус К2 оставался залитым светом над сгущающимися тучами. Дул южный ветер, приближался шторм, который заставил Алекса и меня (речь об авторе статьи Стиве Свенсоне и его напарнике Алексе Лоу – прим. переводчика) отказаться от восхождения на северном склоне. Мрувка в полусне доползла до 8500 м и повернула назад в Лагерь IV.

Алан Роуз

Остальные следовали за Роузом, поскольку он бил ступени всю дорогу, за исключением последних 100 метров перед вершиной. Когда Димбергер и Таллис последними вечером взошли на вершину, туман сгущался. На спуске они связались. Таллис вскоре упала, сорвала Димбергера, и они пролетели 100 метров. Целые и невредимые, но теперь за пределами маршрута и в темноте, они всю ночь кутались в пуховки на 8400 м. Утром они спускались в белой мгле, крича, пока голос Бауэра не вывел их к палаткам.

Начался яростный шторм. Семь альпинистов оказались в ловушке снежной бури в Лагере IV, уже обессиленные от такого длительного пребывания на высоте. С каждым днём их состояние ухудшалось. Палатка Димбергера и Таллис сломалась от порывов ветра, которые продолжали хоронить их всех. Он перебрался в палатку Роуза и Мрувки, а она в палатку к австрийцам. В промежуток времени с ночи 6-го августа до утра 8-го Таллис умерла во сне. Вскоре у всех кончились еда и топливо. У Роуза начались галлюцинации. 10-го августа появился намёк на солнце. "Aussa, aussa," – кричал Бауэр, пытаясь заставить оставшихся в живых двигаться, поскольку они ещё могли. Перед смертью Роуз просил воды, которой ни у кого не было. Несмотря на помощь Мрувки и Бауэра, Визер и Имитцер сильно ослабли и умерли на 100 метров ниже палаток.

Мрувка

Димбергер, Мрувка и Бауэр дюльферяли поодиночке в сумраке снега и облаков.
К этому времени альпинисты внизу уже списали их. В сумерках 11-го августа Бауэр пришёл в БЛ как явление из фильма ужасов. Он сообщил, что Димбергер и Мрувка были где-то позади. Ночью вышла спасательная команда. Слабая тень появилась в темноте, спускавшаяся выше Передового БЛ. Первое, что прошептал Димбергер: «Я потерял Жюли».

Курт Димбергер (вверху) и Вилли Бауэр (внизу)

Несмотря на усталость, Пясецкий вместе с Михаэлем Месснером поднялся наверх примерно до 7000 м в поисках Мрувки. Они нашли только пустую палатку около предположительно ее последнего местонахождения. В 1987, приблизительно на 100 метров выше, японская экспедиция обнаружила ее тело, все еще стоящее вертикально, пристёгнутое к перилам и прислоненное к стене.


Рассказ Пшемо Пясецкого о первопрохождении Волшебной линии (Magic Line) летом 1986 года.

Волшебная Линия

Пшемо Пясецкий

«Гора гор, с которой никакая другая не может соперничать по красоте».
Гюнтер Оскар Диренфурт

2 августа, 1986 год, 8400 метров. Мы втроём поставили бивак на незащищённой наклонной скальной полке южного бастиона К2. Хотя мы навалили камней под ноги, угол наклона был таким крутым, что каждое изменение позы приводило к соскальзыванию в направлении края. Мы лежим пристёгнутые к верёвке, закреплённой на пятьдесят метров выше в точке, которой мы достигли к концу дня тяжёлого, изнурительного восхождения. Холод пробирает до костей. Я благодарен, что почти безветренно. Войцех Вруж топит снег около меня, стиснутого в бивакзаке. Позади него, что-то бормоча о минус 30 по Цельсию, Петер Божик пытается найти удобное положение.

В принципе, я никогда не пользовался дополнительным кислородом в высоких горах. Этот выбор требовал специфического набора тактик, прежде всего, таких как минимально возможное время пребывания на высотах выше 7000 м и неизменное возвращение для отдыха в базовый лагерь. Такая система обеспечила успех на южном бастионе Ялунг Канг в 1984 году и во время первого зимнего восхождения на Канченджангу в начале 1986 года.
После двенадцати дней перетаскивания тяжёлых рюкзаков, провешивания более двух километров перильных верёвок и установки трёх лагерей (на 6300 м, 6900 м, 7400 м) мы были в довольно хорошей физической форме и хорошо акклиматизированные. Я чувствовал, что такое состояние не мог бы поддерживать долго.

Всего сорока восемью часами ранее мы покинули лагерь на леднике Годвин-Остин ради броска к вершине. Забастовка портеров вынудила нас установить БЛ посреди палаточного городка возле южного склона К2. Оттуда путь на Седло Негротто вился через сильно растресканный ледник Де Филиппи и 1000-метровый кулуар, угрожавший лавинами. Наутро после нашего прибытия в палаточный городок я проснулся от сильного грохота.

Солнце вытопило валун, который с грохотом рушился, создав жёлоб во всю ширину кулуара, сорвав перила и похоронив двух американцев: Джона Смолича и Алана Пеннингтона. Трещина на том же самом леднике стала позже фатальной ловушкой для итальянского солиста Ренато Касаротто.

Становится холоднее. Я засунул свои внешние ботинки в спальный мешок. Впервые я проверил этот метод на Канченджанге. Конечно, спать неудобно, но наутро вы не будете долго бороться с замерзанием ног, пока ботинки нагреются.

Неторопливо наступает день. Начинаем утренний ритуал растапливания снега. Мы ждём, пока солнце нагреет немного воздух. Поднимаясь по верёвке, оставленной вечером, быстро добираемся до станции на скалах. Теперь очередь Петера. Несмотря на двадцатиградусный мороз, он должен снять перчатки и рюкзак, чтобы лезть первым. Через несколько минут он исчезает за выступом вертикальной стены. Верёвка движется медленно; должно быть, лазанье трудное.

Петер Божик

Через час полез Войцех. Я жду, восхищаясь фантастической панорамой скальных и ледяных пирамид, разделёнными серыми и белыми лентами ледников. На юго-востоке чёрный массив Броуд Пика находится ниже нас. На юге возвышается усечённая вершина Чоголизы, а далеко на западе – точка ледовой шапки Машербрума. Я чувствую странное спокойствие. К своему изумлению я осознаю, что смотрю на себя сверху вниз. Я наблюдаю свои спокойные движения, управляющие веревкой, которая соединяет меня с Войцехом. Последняя дюжина метров верёвки спутывается и цепляется за мою левую кошку. Я очень ясно вижу, как наклоняюсь, чтобы распутать, сразу после того, как Войцех начал дёргать запутавшуюся верёвку. Дают себя знать эффекты второго полного дня работы выше 8000 метров.

Я концентрирую своё внимание и начинаю лезть. После карниза следует ещё один пояс местами нависающих скал. При приближении к месту, где можно сделать станцию, я ищу обход красновато-коричневого нависания. С помощью верёвки спускаюсь ниже, царапая кошками по гладкой плите, пока не нахожу узкую скальную полочку, которая позволяет мне траверсировать дюжину метров. Под ногами я вижу весь путь к основанию южного склона. С высоты более 3000 метров ледник Де Филиппи выглядит совсем безобидным, разлившись пологой дугой в направлении Чогори. Под давлением массивного ледяного потока его боковая морена отодвигается, формируя другую серую полосу. Наконец, я вжимаюсь в неглубокий забитый снегом разлом. Тяжело дыша, я лезу ещё два метра.

Удачное расположение стального крюка возвращает чувство безопасности. Петер, поднимаясь последним, должен будет сделать неприятный маятник. Если мы попытаемся спуститься по этому пути, то этот траверс может стать опасной ловушкой.

Но скоро лазание становится легче, около 4 к.с., и я достигаю заснеженной высшей точки бастиона. Мы сделали первопрохождение Magic Line («Волшебная линия») – самого трудного маршрута на самый трудный восьмитысячник! Дует лёгкий ветерок. Несколько белых облаков проносятся ниже меня. Над Конкордией собираются тёмные облака. Через два часа мы стоим на вершине К2.

Судя по нашему темпу на вершинном гребне, у нас остался значительный запас энергии и сил. Однако мы должны спешить, так как перед нами длинный и трудный спуск по маршруту Абруццкого. Рукопожатия, похлопывания, улыбки, несколько фотографий. Последняя попытка вызвать БЛ и начинаем движение, связавшись двумя верёвками. На другой стороне вершины мы проходим мимо брошенных кислородных баллонов.

Двумястами метрами ниже виднеются силуэты спускающихся корейцев. Мы продолжаем двигаться в направлении пролома, ведущего на южный склон и к узкому «Бутылочному горлышку».

Смеркается. Мы не можем себе позволить ещё одну ночёвку выше 8000 метров! Мы должны спуститься к Лагерю IV на Плече. Оказывается, что только у меня работающий налобный фонарик. Я спускаюсь по первым двум верёвкам перил и жду товарищей.

Снежный склон сменяется крутым льдом. Быстрое решение: мы развязываемся и из двух верёвок делаем восьмидесятиметровые перила. На дюльфере я сваливаюсь к стене гигантского серака. Делаю точку и дюльферяю дальше. Мгновением позже в свете моего слабеющего фонарика появляются фигуры двух съёжившихся корейцев. Общение с ними затруднено, но они не выглядят желающими присоединиться к нашей группе. Должно быть, они решили ждать здесь до утра.

Один раз на перилах я чувствую странное ощущение дежавю, как будто я знаю их точное расположение. За мной спускается Петер на скользящем карабине. За ним Войцех. Я пытаюсь спускаться лазанием, придерживаясь за верёвку, избегая рывков. Моё доверие к чужим перилам ограничено. Веревка неожиданно заканчивается в середине крутого, узкого кулуара. В тусклом луче моего фонарика я нахожу начало следующей, немного правее и ниже. Я окрикиваю Петера и говорю ему о разрыве перил. Я слышу, как он передаёт моё предостережение Войцеху.

Через пятьдесят метров верёвка кончается, и я стою на снежном конусе. Я в основании «Бутылочного горлышка». Ниже меня сверкают фонарики альпинистов из Лагеря IV. Появляется Петер. Мы вытаптываем маленькую площадку и ждём. Тишина и неподвижность над нами становится всё дольше. Несколько раз мы кричим Войцеху.

Ответа нет. Один раз через порыв ветра я слышу с левой стороны от меня слабый звук, который напоминает удары ледоруба о скалу, глухой звук удара и затем тишина, в которую я напряжённо вслушиваюсь, но слышу только шум ветра.

Через час что-то движется над Петером, и я облегчённо вздыхаю. Вскоре в основании кулуара появляется один из корейцев. Он поведал нам, что никого не встретил на спуске. Надежда нас покинула, те неопределенные звуки, должно быть, были падением Войцеха.

Войцех Вруж

Петер говорит, что его ноги коченеют, и он начинает спуск. Я следую за ним медленно, напряжённо всматриваясь при слабом свете фонарика, чтобы увидеть какие-нибудь следы. Ничего. Ледяную тишину нарушает только звук от сползающих маленьких лавинок, вызванных порывами ветра. Снежная пыль исчезает на краю чёрного неба. Левая сторона склона ниспадает вниз тремя километрами южной стены.

Между 14 и 15 часами мы находим палатки Лагеря IV. Утром три команды с гребня Абруццкого пойдут на вершину: Алан Роуз с Доброславой Вольф (Мрувка); Курт Димбергер с Джулией Таллис; и австрийцы Вилли Бауэр, Ганс Визер и Альфред Имитцер.
По пути к вершине они при свете дня осмотрят крутой снежный склон ниже «Бутылочного горлышка», чтобы попытаться определить местонахождение Войцеха.
Около 11 часов дня мы увидим некоторых из них ниже большого серака.

Следующие три дня нашего спуска стали кошмарным сражением с ураганным ветром, внезапной метелью, обледенелыми веревками и усталостью. Из семи альпинистов, которые вышли к вершине, только обессиленные и обмороженные Курт и Вилли возвратятся в БЛ. Несмотря на свои усталость и проблему с глазами, мы с Михаэлем Месснером позже попытались найти Мрувку на перилах Чёрной пирамиды. Плохая погода и исчезающая надежда убедили нас прекратить поиск.

15 августа с тяжестью в сердце мы покинули БЛ и морены ледника Чогори. За нами осталась пирамида К2, сверкающая в утреннем свете, как немой свидетель нашей борьбы.

Леонель Террай однажды написал: «За победу надо платить усилием и страданием».